Каждое село, каждая хата были обложены страшными контрибуциями, размер которых определялся самими помещиками… Они имели собственные карательные отряды, образованные из бывших стражников, урядников, полицейских и разного продажного деморализованного элемента. Эти банды терроризировали село, издевались над ним, истязали его.
В старые лихие времена скакать по Дикому полю без оглядки среди бела дня позволяли себе лишь сторожевые казаки, когда с вышки или кургана замечали татарскую конницу, зажигали «фигуры» (специально сложенные смоляные бочки) и что есть мочи уносили ноги. Сейчас тут тоже был не мед, но нашим смельчакам покамест везло: ископытили десятки верст в поисках Ермократьева и целы. Правда, впереди над полем кружило воронье.
— Не праздную никакого беса, — заявил Семен Каретник, подъехав к Нестору вплотную и нагибаясь, чтобы тот лучше слышал, — а все ж неохота вот так валяться.
Перед ними, в пожухлой стерне, лежал человек в одних трусах. На спине запеклась темная рана и к ней был прилеплен листок. На нем крупно: «ХОТИВ ВОЛИ? ЖРЫ!»
— Кто его? — воскликнул Петр Лютый, оглядываясь. В сухом и ярком небе лишь на горизонте таяли облачка. Кое-где летела серебристая паутина, выше извивались черные птицы, да безлесая степь холмилась вокруг.
— Варта. Кто ж еще? — проронил Пантелей Каретник.
— Похоронить бы надо, — предложил Алексей Чубенко, облизывая запыленные губы.
— Чем, ножом? — Роздайбида замучился с ручным пулеметом, а им, видите ли, копать охота.
— Хоть курая натаскаем, — соскочил с лошади Лютый. — Ишь нечистые вьются, за своих принимают.
Завалив мертвеца колючими шарами перекати-поля, они решили все-таки переждать до ночи где-нибудь в укромном месте. Вскоре попалась низинка с осокорем и вербой, но там дальше что-то шумело подозрительно.
— Сюда! — тем не менее позвал Каретник, ехавший первым. Им открылся странный в выгоревшей степи темно-зеленый яр. По нему весело бежал ручей.
— Тут целый водопад! — шумел всегда сдержанный Семен.
Из-под камней туго бил поток. От него веяло свежестью. Всадники спешились и побежали вниз. Алексей Марченко, однако, остался наверху и поглядывал по сторонам.
— Молодец! — похвалил Махно. — Я тебя сменю!
— Благодатная наша Украина, — засмеялся Петр Лютый, подставляя ладони под изумрудные холодные струи. — Рай истинный, хлопцы!
— Еще б мудрые головы кто подарил ей, — озвался Чубенко.
— Да сердца помягче, — добавил Роздайбида. Он разделся догола и, фыркая, лег в ручей, но тут же вскочил как ошпаренный. — Лед, лед! Остужайся, кто смелый!
Они были молоды, не старше тридцати лет, и резвились, плескались, забыв на время об опасностях, анархизме, о том бедняге, что валялся под колючими шарами, о власти и собственности, о Ермократьеве, которого искали — обо всем на свете. Тем более, что вокруг нежилось в последнем ярком тепле южное лето.
Отдохнув, немного подкрепившись и повеселев, не стали ждать вечера, поехали дальше по балочкам да низинам между полями. Из одной приметили село. Белые хатки мирно ютились у пруда.
— Эх, поспать бы там, — размечтался Лютый, — на пуховой перине в розовую полосочку!
Спутники заулыбались. Разглядывая жилье, они хоронились за кустами шиповника и скумпии пушистой.
— Так это ж Михайло-Лукашово! — определил наконец Пантелей Каретник. — Дядьки нашего хата вон, что под соломой. Верно, Сеня?
Попиликал очнувшийся в тепле кузнечик, сонно озвался нарядный удод. Потом из села донесся какой-то вздох, что-то там шевельнулось, задвигалось. Издалека нельзя было определить, кто ходит и зачем.
— Э-э, да они на кладбище собрались, — догадался Пантелей. — Кого-то, наверно, хоронят. Ану приглядись, Сеня.
— Точно, несут, — согласился брат, придерживая коня. Тот заплясал, заржал, и Семен отпустил поводья. За ним отправился и Пантелей. Остальные напряженно ждали, прислушивались. Никто не стрелял и назад не возвращался. Значит, чужих, видимо, нет.
— Ну что, вперед? — спросил Махно и, не дождавшись ответа, поскакал в Лукашово.
Малое кладбище с деревянными крестами располагалось сразу за селом, на сухом холмике. Людей было немного, и они явно со страхом озирались на конных, что приближались с поля. Их встретил пеший Семен, посеревший, угрюмый.
— Дядю повесили, — сообщил еле слышно, — и еще четырех мужиков.
— За что? — Нестор спрыгнул с коня.
— Бились в отряде Ермократьева. Их окружили. Кого скосили, а кого на акацию.
— Сам-то жив?
Семен пожал плечами, пошел к свежим могилам. Все последовали за ним. Причитали женщины, стучали молотки (уже забивали крышки гробов), предостерегающе пахло глиной и прощальным цветом мальвы. Семен пошептался с мужиками и, когда они пошли в село, сообщил своим: