Нестор Махно

Они наконец проскочили за горку, и только там Нестор пришел в себя. Вокруг хлопотали Марченко, Чубенко… и Тина. Сняли шапку, шинель. Они были пробиты в нескольких местах. Болела рука, вся в липкой крови. Тина ее перевязывала. Поодаль топтались повстанцы, и не было в их косых, быстрых взглядах почтения к Батьке.

— Как вырвалась? — сидя на подводе, спросил он довольно холодно.

— Со всеми. По твоему приказу, милый.

— А где Каретник?

Стали искать. Нет Семена. «Неужто на поле остался? — отчужденно подумал Махно. Нечто теплое, жалостливое отмирало в нем с каждой потерей. — Эх, Сеня. Самый верный. Все меня бросили, когда припекло. А я оставил тебя. Вот что значит страх. Вот где одиночество».

— Семен же, подстреленный, схватил «максимку» и побежал вас спасать, — сказал Иван Вакула, и нотки осуждения послышались в его голосе. — Чуете, як бьет? Чуете!

За гребнем не стихала перестрелка.

— Сюда его! — приказал Нестор. — Будем уходить.

Отряд начал строиться. Ругались, стонали раненые, и каждый боец оглядывался угрюмо: где же брат, сосед, где кум и остальные? Лежат не остывшие, а может, и живые еще вон за горкой. Хотя бы взглянуть, похоронить по-христиански. А если в плен их захватят мадьяры? Берут ли? Дома спросят: где наш? Язык же не повернется отвечать по совести. Ишь, воронье каркает на тополях. Считай, пол-отряда выкосили. Пропади оно всё пропадом — эта война, свобода и Батько с его любовницей!

Прибежал Семен Каретник с пятью бойцами и двумя «максимами». Разгоряченный боем, голова перевязана.

— Куда драпаете? Мы их тормознули! Там же раненые! — шумел возмущенно. Отряд, однако, уже выстроился для отхода.

Легкий ветерок, что гулял по горке, донес к ним странные звуки. Гармонь играет, что ли? От страха показалось? Повстанцы оглядывались. Та то ж баян наяривает с переливами, твою ж мать. И поют! Долетало:

Ты ж мэнэ пидманула,
Ты ж мэнэ пидвэла.
Ты ж мэнэ, молодого,
3 ума-розуму звэла…

Что творится на белом свете! По дороге, навстречу им, из-за развесистых ив, осокорей выкатывала свадьба. В карете… точно… невеста в фате! Нестор смотрел на нее с усмешкой: «Непредсказуемо, и только. Ну, народ! Куда ж они прут?»

— Поле гуляет, — многозначительно заметил Петр Лютый и стал подпевать:

Ты ж мэнэ, молодого,
3 ума-розуму звэла…

На него зашикали. Он оправдывался:

— Та я ж не про любовь. Про долю нашу несчастную!

Ровные таврические степи остались южнее. А тут белые поля то покато опускались в балки, то снова поднимались на взгорки. Красным шаром над ними выкатилось солнце, принялось лизать пугливый ноябрьский иней, и стали видны отрадные зеленя. Гляди ты, засеяли! Махно порадовался, что хоть еда будет на худой конец. В это время прискакал разведчик.

— Эшелон с немцами торчит, Батько!

— Куда едут?

— Бес их разберет.

— Чего ждут?

— Топливо кончилось. Акации рубят. Далеко слышен стук топоров.

На путях стояло как раз то, что они давно искали: оружие и припасы.

— Станция далеко? — еще поинтересовался Нестор.

— Рядом. Новогупаловка, и паровозы видно, пыхтят.

— Ладно. Скачи назад, передай Пантелею Каретнику, чтоб наблюдал. А мы сейчас займемся.

Махно решил так. Алексей Марченко с полусотней отправляется на станцию, захватывает два локомотива на парах и ждет. Если начнется стрельба — пускает их на австрийский эшелон.

— А зачем два? — не понял Марченко.

— Лучше переборщить, чем недосолить.

Алексей же Чубенко с опытными подрывниками едет в обратную сторону и минирует колею. Услышит, что идет бой — взрывает рельсы к чертовой бабушке!

Через некоторое время Нестор подозвал Александра Калашникова, секретаря гуляйпольской группы анархистов, только что освобожденного из тюрьмы вместе с Саввой Махно и уже отличившегося в бою под Синельниково. «Георгиевский кавалер. Сколько их у меня? — размышлял Батько. — Каждый, может, второй, но старые заслуги не в счет. Ты сегодня сверкни!»

— Так, Саша. Бери Лютого и кого бы еще… — сказал он Калашникову, оценивающе присматриваясь к нему. Молодцеватый, с лихо закрученными усиками, тот был прирожденным командиром: сам летел вперед и других увлекал без крика. Да задание предстояло особое. Справится ли?

— Кого еще? — напомнил Александр, глядя на Батьку без смущения.

— Да вот хоть этого кудрявого здоровилу. Он, надо полагать, не из робкого десятка. Позабыл, как тебя?

— Лев Задов, — представился повстанец, довольный, что на него обратили внимание.

— Помню. Агитатор. Пора и в дело. Ты, кажись, тоже из каторжан?

— Пять лет отбухал за теракты: почтовая контора, желдоркасса.

— Знакомо. А фамилия у тебя, Лева, извини, больше для бегства приспособлена, — Нестор прижмурил левый глаз.

— Я теперь Зиньковским прозываюсь.

— Ладно. Поедете, Александр, вон к австрийцам. Готов? — тот кивнул. — Предложите условия мира. Пусть возьмут себе на всякий случай десять карабинов и ящик-другой патронов. Остальное немедленно сложат. Понял? Немедленно! А не согласятся — хай пеняют на себя.