Нестор Махно

— Роздайбиду в клочья! — прохрипел.

У Махно сжалось сердце. Как и Петр Лютый, это был вернейший друг. «Эх Роздай, Роздай, имени даже не знаю», — подумалось с тоской.

В лесу было довольно светло от пожара, и приставшие к отряду крестьяне увидели, что их покидают на произвол судьбы. Они в растерянности бросились к тачанке, облепили ее со всех сторон.

— Батько Махно, спаси нас!

— Заберите с собой! — причитали женщины.

Тина перевязывала Нестора. Что он мог ответить? Кривясь от боли, бессилия и еще чего-то неопределенногнетущего, говорил:

— Не падайте духом. Клянусь, мы вернемся! Поможем. Поможем.

Отряд перебрел речушку Каменку и по ее левому берегу направился в село Гавриловку. Противник не преследовал, гремел за лесом, где зарево становилось все более зловещим. Конная разведка донесла, что впереди австрийцев нет, но люди стоят на околице и в замешательстве смотрят на пожар, которого от роду не видели. Все-таки расстояние не шуточное — двенадцать верст, а греет небо. Не иначе, как конец света, полагают старики…

Ночью им попалось имение. Конная разведка, которой командовал Пантелей Каретник, оцепила его, расспросила батраков. Барин был дома. В отличие от других владельцев поместий, он после революции никуда не убегал. Землю, инвентарь раздал крестьянам и работал в поле вместе с ними. А вот при гетманщине искус не поборол: возвратил имущество.

— Наш пан непоганый, — тем не менее говорили мужики.

Когда об этом доложили Нестору, он мельком подумал, что барин-то редкий, может, даже совестливый и обижать его как-то не совсем с руки. Лучше бы не трогать. Какой пример был бы! Пусть и другие знают, что они не разбойники с большой дороги.

Тут послышались выстрелы, возгласы:

— Стой, падло! Стой!

Это секреты ловили бегущих из имения. Кто они — неизвестно. Может, и притаившиеся враги (потом оказалось — напуганная прислуга). Кроме того, люди обессилели, край нужен отдых, еда, и ни о каком милосердии нечего и заикаться. В который раз Махно почувствовал с раздражением, что обстоятельства сильнее его замыслов и желаний.

Барин встретил их на крыльце, с ружьем, но, приняв за своих, пригласил в освещенную залу. Сам же куда-то отлучился. Нестор снял шинель, погоны. Помещик увидел его и обомлел.

— Зовите всех сюда. Хочу предупредить кое о чем, — строго велел Махно, и высокий, в годах, лысоватый барин догадался с ужасом, что это же, вероятно, и есть те бандиты, о которых ходили столь зловещие слухи, а он лично пригласил их в дом!

— Вам нужны деньги? — он побелел, расставил трясущиеся руки. — Я дам. Дам! Умоляю — не убивайте! — и упал на колени. — Я не шел… против народа, — лепетал помещик. — Поверьте, если бы не сама власть… отобрала, я бы… никогда.

Вместе с Федором Щусем, что уже оправился от контузии, Нестор взял под руки хозяина, поднял его с колен. Тот плакал по-детски. Ну что ты с ним будешь делать? Погладить по лысине?

— Перестаньте, — сказал Махно. — Прошу вас. Зовите же своих людей.

Но барин раскис окончательно, и его усадили в кресло.

— Батько, брось возиться с ним! — грубо вмешался Петр Лютый. — Будь он в силе, дал бы тебе сапогом в лицо или прикладом по голове.

Нестор укоризненно взглянул на помощника, и тот умолк. Тут явилась барыня, тоже в годах, со следами былой симпатии на узком, нервном лице.

— Здравствуйте, незваные гости!

— Позовите слуг, — не обращая внимания на ее тон, весьма вызывающий, велел Махно. Она распорядилась, и дворовые мигом пришли.

— Не бойтесь и не волнуйтесь, — сказал он. — Только прошу: никуда из имения не отлучаться. Иначе всё сожжем, а убегающих уничтожим. Теперь освободите залу!

Он не мог и не хотел объяснять им, что отряд скрывается от врага.

— А мне скоро готовить завтрак барыне, — сообщила, посмеиваясь, молодка и озорно взглянула на Щуся. Она считала его главным. — Так что же, я не могу никуда пойти? Ни за молоком, ни за сметаной?

— Идите… отсюда! — прикрикнул на нее Нестор.

Когда прислуга с барином удалились, хозяйка и не подумала уходить, присела в кресло и спросила без тени смущения:

— А кто вы, собственно, такие, господа? — и ясно стало, что именно она здесь командует.

— Я Батько Махно.

— У вас, быть может, есть имя, отчество?

— Нестор Иванович.

— Очень приятно. А меня зовут Алевтина Валентиновна. Слушаю вас.

Махно валился с ног от усталости, болела рука, и Тина там ждет во дворе. Но помещица держалась столь корректно и уверенно, и еще что-то было в ней такое, что невозможно не отвечать.

— Мы враги богачей, гетмана Скоропадского и посадивших его на трон немецко-австрийских офицеров. А боремся за волю всех униженных и оскорбленных властью, которая строит тюрьмы, держит полицию и творит, что хочет, мадам. Много преступного вы делаете для тех, чьим потом и кровью пользуетесь, бездельничая.

— Позвольте, — перебила его хозяйка и продолжала наставительно: — Так было от веку. Кто-то работает в поле, кто-то руководит и следит за порядком. Хотя вы, вероятно, считаете это бездельем. А кто-то еще занимается наукой, искусством. Желаете это поломать?