Нестор Махно

Не было единства и среди анархистов. Барон по-прежнему настаивал на своем: нужна республика свободы! Хоть в Крыму! Командиры ехидно усмехались: «Там же сидит один несогласный — барон тоже!» И Галина все чаще замечала, как нервничает Нестор, встречаясь с Канторовичем. Сам вид его — эта неизменная тросточка, скрещенные на груди руки, несуразная кепка — всё подчеркивало отличие мэтра от крестьянской массы. Кроме того, хоть Махно и говорил не раз о помощи, которую ждет от теоретиков, на самом же деле не нуждался ни в каких оракулах.

А тут еще без вести пропали Яков Суховольский, литератор, и начальник типографии Иосиф Гутман. Кому мешали эти светлые трудяги? Чекистам? Или своим негодяям? Канторович не на шутку испугался и решил не искушать судьбу.

— Лучше сгнить в советской тюрьме, чем прозябать среди таких анархистов! — заявил он и ночью бежал с теоретиками в Харьков. Там состоялась третья конференция «Набата», которая признала, что Махно перестал быть анархистом и личные капризы вздымает выше общих целей.

Узнав об этом, Батько лишь усмехнулся, а Василий Куриленко махнул рукой:

— Туда им и дорога, болтунам!

Виктор Билаш давно подумывал о союзе с Красной Армией, но только теперь заговорил об этом. Куриленко насторожился: комиссары живо припомнят ему предательство. Не проронил ни слова и Семен Каретник. Управляя армией, он видел, что другого выхода нет. Но кто же лично рубил и стрелял красных офицеров, чекистов?

— Покумекаем, — сказал Махно.

Решали вчетвером, да еще рядом сидела Галина. Заложив большие пальцы рук за ремни портупей, Билаш продолжал:

— Врангель сегодня взял Волноваху. Прёт сюда. Размышлять некогда.

— Потеряем… пол-армии, — проронил наконец Каретник.

— О чем ты? — насторожился Батько.

— Фомин с дончаками уже откололся (Прим. ред. — К этому отряду пробьется потом Григорий Мелехов из «Тихого Дона».). Не верю я и старому националисту Матяжу. Он хоть и против Петлюры, а комиссарам никогда не поверит на слово, уведет свою тысячу штыков, — от такого многословия тонкий, кривоватый нос Семена покраснел. — Есть у нас и уголовники, бежавшие от кары чека. Например, Степан Бондаренко. Тоже удерет и полк сманит…

— Брось паниковать! — перебил Махно. — Я Степана знаю давно, еще с днепровских порогов. На Царской скале сидели.

— Ну, побачытэ, — буркнул Каретник.

— Мы не собираемся кланяться красным, — настойчивее продолжал Билаш. — Потребуем автономию в Гуляйпольском районе. Это раз. Свободу пропаганды своих идей. Это два. И вырвем из советских тюрем наших товарищей… — Виктор сделал паузу и подкинул козырную карту: — Того же Алешу Чубенко, что сидит в Бутырках.

Батько пристально посмотрел на Билаша, словно хотел сказать: «Ох, ты ж и бестия!» Упоминание о Бутырках и Алешке больно задело Нестора Ивановича.

— Ладно, — согласился он. — Попытайся. Но учти… Мы болеем. Ответственность… вся… на тебе!

В тот же день Виктор связался с Харьковом и передал предложение начальнику особого отдела Южного фронта Манцеву. Тот ответил: «Будет рассмотрено». Новый командующий фронтом Фрунзе, не имевший резервов, тут же доложил о секретных переговорах главкому Каменеву, а тот — Ленину. Долго думать и им не позволяли обстоятельства: с поляками готовился грабительский мир, и Врангель сунет на север. Вождь посоветовался со своими, ответил украинским товарищам: «ЦК не возражает против временного союза с Махно. Детали согласуйте на месте». Вечером телеграф выстукивал: «Штабу повстанческой армии. Ждите, вам будет передано экстренное сообщение».

А в Харькове нервничали. Накануне в газете «Коммунист» предсовнаркома Раковский писал: «Все главари банд и все, участвующие в бандах, объявляются вне закона. Каждый захваченный будет расстреливаться на месте как враг рабоче-крестьянской власти». А теперь что же — союз? Где же наша большевистская принципиальность? Мы что, мальчики на побегушках?

Волновались и в штабе повстанцев. Мнение Галины, конечно, никто не спрашивал, но она видела, как возмущены Митя Попов, Алеша Марченко, другие. Они прямо говорили Батьке:

— Это же глупо! Нас обдурят снова! Используют как таран и уничтожат! Большевики — те же иезуиты!

Нестор лежал на кровати, потирал ноющую ногу, думал: «Почему молчат, сволочи? Откажут? Или нет? Если дадут от ворот поворот — не оберешься позора. Придется валить на бузотёра Билаша».

Глухой ночью наконец застучал телеграф: предложение принято!

Батько поднялся, обошел на костылях вокруг стола и продиктовал приказ: «Всякие враждебные действия против частей Красной Армии должны быть прекращены». Он присел и тихим голосом продолжал:

— Всем находиться при полной боевой готовности и зорко следить за передвижениями красных. Поняли?

В Старобельск армия повстанцев возвратилась уже как союзница. Ее встречали холодными осенними букетами астр, кричали: «Ура!» Вскоре прибывший профессор-хирург прооперировал ногу Махно. Стали возвращаться из тюрем известные анархисты. А главное — никто не стрелял! В кои-то веки!