Нестор-летописец

До холодов еще далеко, и в Новгород, хоть он и близко к Студеному морю, должны были доплыть по воде, не перегружаясь на сани. В этом Захарью уверил новгородец Нажир Миронежич, знакомый ему по торговым делам. Сам Нажир вел два насада, груженых грецким баловством, как он называл свой товар, — мешки сушеных фруктов, изюма, орехов, вино и масло в амфорах, ромейская златокузнь и камни-самоцветы, благовония. Новгородец был муж серьезный, твердый в слове и во всем успевавший, во все вникавший. А главное — с доброй душой. Захарья попросил его по давней дружбе ненавязчиво опекать Душила — подсказать где надо, посоветовать как лучше, научить как правильно, поправить, если ошибется. Заодно приглянуть за Несдой — вразумлять в деле и стучать по затылку, когда станет отлынивать. Новгородец обещал все исполнить и при отплытии взял Несду в свою лодью.

— Вдвоем им веселее будет, да и к делу ближе, — сказал он Захарье.

Вдвоем — это с Киршей, сыном новгородца. Кирша был бойкий беловолосый отрок, одногодок Несды. Они быстро подружились.

Захарья еще долго стоял на пристани, с тревогой смотрел вслед лодьям. Рядом с ним дядька Изот махал на прощанье рукой и украдкой утирал глаза. Несда поначалу тоже взгрустнул, но скоро отвлекся на иное. Чем дальше по Днепру уходили лодьи, тем величественнее распахивался вид стольного града Киева. Тесные строения Подола, укрытые тынами купецкие дома, главки деревянных храмов будто врастали в землю, становились ниже. Крутой береговой обрыв все более делался плоским, приземистым. Наоборот, Княжья Гора — город князя Владимира — все более открывала свою красу. Над белыми стенами, венчавшими Гору, парили купола Десятинной и прочих церквей, темнели узорные верхи княжьих палат и боярских теремов. Чуть правее выглянула верхняя, самая большая глава Святой Софии, словно прощалась с Несдой от имени всего собора.

Никто лучше Илариона-митрополита не восхвалил красу Киева:

Узри же и город, величеством сияющий,

узри церкви цветущие,

узри христианство растущее.

Узри город, иконами святых освещенный и блистающий,

и фимиам курящийся,

и хвалами, и молитвами, и песнопением святым оглашаемый.

И все это увидев, возрадуйся и возвеселись…

— Красиво, — сказал Кирша, встав подле. — А Новгород все равно красивей.

— Почему это? — спросил Несда. — Киев и древнее, и по княжеству старше, и крестился первым.

— Лучше и красивее родимого города все равно ничего нет, — рассмеялся новгородец. — Вот почему.

— А-а, — заулыбался Несда.

— Гляди-ка, наше посольство нас обгоняет! Ходко идут!

Новгородцы, прибывшие в Киев с епископом Стефаном просить себе князя, после убийства владыки еще месяц сидели в городе. Вели переговоры с Изяславом, но ничего не выторговали себе. Когда на столе вокняжился полоцкий Всеслав, исконный враг Новгорода, пришлось им и вовсе, докончив попутные торговые дела, убираться несолоно хлебавши. Видно было — торопятся послы, идут на сорока веслах.

— Новгород останется без князя? — спросил Несда.

— По мне, так можно и без князя, — заявил Кирша. — Вече-то на что? У нас в вече не какая-нибудь простая чадь кричит, а бояра знатные, родовитые!

— Без князя нельзя. Кто же мир между боярами творить будет?

— Ну в общем да, — Кирша почесал в затылке, — бояра у нас драчливые. Чуть что могут и бороду друг дружке выдрать. А не то мечом знатно помахать.

— А твой отец не боярин?

— Не, мы купцы помельче, — гордо ответил Кирша. — Но в Людином конце нас каждая собака знает. Мой дед был сотским в городовой рати и ходил на дикую емь с князем Владимиром Ярославичем. А потом на греков до самого Царьграда! Только вернулся со слепыми глазами.

— Почему?

— Греки взяли в плен много новгородцев вместе с воеводой Вышатой. И сделали так — девяти выжигали ярким светом зрение, а десятому оставляли, чтоб был поводырем. Воеводе тоже очи выжгли. Потом всех отпустили, когда кончилась война.

— А когда она была? — спросил Несда, ничего о тех событиях не слышавший и не читавший.

— Ну… при князе Ярославе еще. Греки тогда русскую торговлю сильно притесняли. Вот князь и послал на них сына. А Вышатин сын у черниговского князя ныне воеводой. Наши теперь тоже в Чернигов плывут, — Кирша показал на лодьи новгородского посольства, — у Святослава для Новгорода князя просить.

Два посольских корабля и впрямь, не успев скрыться из виду, перешли из Днепра в Десну, бежавшую к Чернигову.

Для Несды новгородец был словно сундук с богатствами, куда не зазорно запустить руки. Неведомые прежде и удивительные знания сыпались из Кирши, как горох из рваного мешка. Они говорили обо всем: от игры в тавлеи и шахи-маты, до путешествий новгородских даньщиков к Студеному и Полночному морям, в землю лопарей, самояди и вовсе непонятной далекой югры. И, наверно, более благодарного слушателя у новгородца не было никогда.