Нестор Летописец

А. А. Шахматов посчитал, что Нестор, благоговейно отзывавшийся о Никоне в Житии Феодосия Печерского и даже называвший его Великим, не мог написать такой рассказ, обличающий леность игумена, запаздывающего на богослужение, не мог уподобить настоятеля ослу[133]. Возможно, и не мог: Поликарп, по-видимому, решил, что рассказы о Демьяне, Еремии, Матвее принадлежат Нестору, потому что они содержались в тексте «Повести временных лет». А рукопись Начальной летописи, имевшаяся у владимирского епископа, в заглавии, наверное, содержала указание на авторство Нестора. Поликарп посчитал Нестора автором всех этих сказаний, хотя летопись многослойна и если не все рассказы в ней под 1074 годом, то по крайней мере сказание о прозорливом Матвее могло принадлежать другому печерскому книжнику, «имевшему зуб» на Никона. Но могло быть и не так: почитавший своего наставника и покровителя Стефана Нестор отомстил-таки сменившему его Никону, «подложил ему свинью» — пусть и не такую большую и страшную, как бесы Михалю Тольбековичу. В конце концов, житие и летопись — разные жанры{42}, к тому же в Житии Феодосия Нестор писал о былых монашеских подвигах Никона, а в летописи всего лишь укорил устами старца Матвея за единожды проявленную леность. Шпилька, однако же, оказалась довольно острой, и эпизод с благословляющим ослом не был включен в большинство редакций Киево-Печерского патерика[134]. Но рассказ о кончине Феодосия в начале этой же статьи 1074 года едва ли Несторов: летописец сообщает, что умирающий игумен желал видеть своим преемником не Стефана, а монаха Иакова, однако был вынужден уступить настояниям братии. Как давно предположил А. А. Шахматов, повествование о Феодосиевой смерти, видимо, было вставлено в летопись уже после изгнания Стефана из обители и избрания настоятелем Никона[135]. Добавлю: о нежелании умирающего назвать Стефана своим преемником Нестор, благоговевший перед памятью наставника, наверное, умолчал бы.

Что касается времени написания рассказов о четырех монахах, о которых повествуется в статье 1074 года вслед за сообщением о кончине Феодосия, то как будто бы указание на их примерную дату содержится в словах, которыми вводятся эти четыре сюжета: «Стефану же предержащю манастырь и блаженое стадо, еже бѣ совокупилъ Феодосий… такы черньцѣ, яко свѣтила в Руси сьяють»[136]. А. А. Шахматов назвал такое начало «неуклюжим и неуместным»: ведь прямо вслед за тем «повествуется о монастырской жизни времен не Стефана, а еще Феодосия», и глагол «сьяти» («сияти» — «сиять») употреблен в настоящем времени: «сьяють» («сияют»). Ученый предположил, что первоначальная версия рассказа о печерских черноризцах была составлена еще при жизни Феодосия и принадлежит она будущему настоятелю Никону. Только после 1088 года, когда Никон умер, какой-то позднейший летописец внес в этот фрагмент известие о смерти Матвея и Исакия, рассказ о видении Матвеем осла на месте игумена, не пришедшего вовремя на богослужение, и еще одну «враждебную памяти игумена Никона выходку» — упоминание, что он предавал побоям юродствовавшего Исакия (о котором чуть ниже)[137]. Возможно, это и так. Правда, несколько неудачное упоминание о Стефане может и не быть вставкой, поскольку лишь Дамиан и, может быть, Еремея умерли до кончины Феодосия. Но остальные двое точно здравствовали и в годы Стефанова игуменства. Называя время Стефана, летописец, таким образом, в целом не нарушает хронологии, не совершает анахронизма. К тому же в конце повествования в форме настоящего времени говорится о прославленных монахах именно как о покойных: «Таци ти быша черноризци Феодосьева манастыря, иже сияють и по смерти, яко свѣтила, и молять Бога за сдѣ сущюю братью, и за мирьскую братью, и за приносящая въ манастырь, в нем же и донынѣ добродѣтелное житье живуть»[138]. (Перевод: «Таковы были черноризцы Феодосиева монастыря. Они и по смерти сияют, как светила, и молят Бога за здешнюю братию и за мирских братьев и за жертвующих на монастырь, в котором и доныне живут добродетельной жизнью все вместе, сообща»[139].) Здесь глагол в настоящем времени «сияють» отнесен к уже покойным монахам: они сияют в небесах и молятся за свою былую обитель. Таким образом, нельзя исключить, что все четыре рассказа не отредактированы, а именно созданы уже спустя десятилетия после Феодосиевой кончины и Нестор может быть их автором. Однако А. А. Шахматов посчитал, что и заключительные строки повествования о четырех печерских иноках были отредактированы, а в первоначальном варианте они именовались здравствующими, а не покойными[140]. Если эти соображения верны, то Нестору, может быть, остается роль редактора сказаний о четырех подвижниках: Демьяне, Еремии, Матвее и Исакии. И то не точно. Но никак не роль автора[141].