Нестор

Он выбрал трактир потемней, спустился в полуподвал, в дурно пахнущем туалете ополоснул лицо и руки, и устроился в углу зала. Еще вчера бодрый, щеголевато одетый в недорогой, но качественный, серый в полоску костюм, студент экономического факультета, начинающий коммерсант, сегодня он ничем не отличался от публики собравшейся в трактире – мелких служащих, лавочников, приказчиков, также одетых в помятую одежду, угрюмых и злых. Полусонный, с расцарапанным ухом, мальчишка-подавальщик поставил перед ним похлебку, которую он назвал гуляшом и ломоть непропеченного хлеба. Все это показалось удивительно вкусным. Напоследок, согревшись, запивая кусочек сахара, чем-то вроде чая, он пришел к выводу, что трудности для того и существуют, чтоб их преодолевать. Все ночные страхи превращаются в прах при свете дня. Может он ошибся, выбрал не тот путь? Значит надо искать другой. Ведь еще когда, Бараташвили написал.

Отец небесный, снизойди ко мне,

Утихомирь мои земные страсти.

Нельзя отцу родному без участья

Смотреть на гибель сына в западне.

Не дай отчаяться и обнадежь,

Адам наказан был, огнем играя,

Но все-таки вкусил блаженство рая.

Дай верить мне, что помощь мне пошлешь.

Ободрив себя стихами безвременно ушедшего поэта, Фома стал рассуждать более здраво. Нет, на бога он особенно не рассчитывал, поэтому выкручиваться придется самому. Большевиков меньше всего интересует смерть Кренделя. Им нужно знать, как Крендель получал товар. И главное звено в этой цепи он – Фома Ревишвили. А нет звена, нет и цепи. И где они не смогут найти это звено? В Ткибули. Уж где-где, там его искать точно не будут. Не смогут. Одно обидно, что его считают убийцей, а ведь это наверняка Илья, очень уж любит деньги. Но как докажешь, когда самому прятаться надо?

Убедив себя, что надо возвращаться домой и искать новый путь для достижения задуманного, Фома пошел в сторону вокзала. По дороге не устоял, задержался перед витриной парикмахерской Лазара. Вывеска обещала, что Лазар «Причесывает. Андулирует, изготовляет локоны и парики. Моет голову шампунем», а также хвастливо добавляла «Бреем чисто, пахнем прелестно. Дамы не устоят».

Увидев потенциального клиента, из дверей выскочил молодой человек с тонкими щегольскими усиками, в белом фартуке и сделав широкий жест, чуть не под ручку завел Фому внутрь. Уже сидя в кресле он подумал, что не следует выделяться из толпы бритой и наодеколоненной физиономией. Да и деньги беречь надо. Но от горячей воды, приятного запаха одеколона Кристаль и монотонной болтовни парикмахера, откинув голову на подголовник кресла, Фома задремал. Кресло, кстати, тоже немецкое, с подъемником, успел подумать он, а когда через несколько минут очнулся, в зеркало смотрел опять уверенный в своих идеях Фома Ревишвили, хорошо побритый, причесанный, приятно пахнувший и с новой мыслью, что если не получится с лесопилкой, то можно открыть парикмахерскую на три или даже на четыре кресла. И денег меньше надо. А парикмахеров можно пригласить из Батуми или Тифлиса. Или еще лучше, взять парикмахерами женщин, это привлечет больше народа. Это будет прогрессивно.

Фома вышел на улицу и продолжил путь к вокзалу. Вот и площадь, люди, лошади, напряженный городской гул. Фома остановился. Он вспомнил, как три года назад впервые приехал сюда, вышел из этого самого здания Казанского вокзала, тогда его чаще называли Рязанским, полный надежд и уверенности в себе. А теперь бежит без вещей, без денег, опять под крыло родительского дома. Он разозлился. Нет, так не будет. Надо вернуться и проверить, а вдруг они не нашли тайник, тогда он не уедет отсюда побежденным.

– Извозчик! – звонко и уверенно крикнул он.– Красные Ворота. Я скажу где остановиться.

Не доезжая одного квартала до своего дома, он сошел. У мальчишки разносчика газет, больше похожего на беспризорника, за тридцать копеек купил первую попавшуюся газету (Ревишвили усмехнулся, когда прочитал ее название «Закон и правосудие»)и прикрываясь ей оставшийся путь прошел пешком. Шпиков видно не было, или прятались умело, а может уже сняли наблюдение и ушли. Но рисковать Фома не стал. Не торопясь свернул во двор соседнего дома и с черного хода поднялся на последний этаж. Оттуда залез на чердак и выбрался на крышу. Осторожно, чтоб не сорваться, цепляясь за печные трубы, добрался до крыши своего дома. Тот был ниже метра на два. Пришлось повиснуть на руках и так, как можно мягче, спрыгнуть. Но мягкого приземления не получилось. Фома не удержался на покатом боку крыши и его стало сносить к краю. Он упал на живот, раскинул руки и ноги, как будто хотел обхватить необъятный ствол дерева. Растопыренными пальцами он пытался ухватиться хоть за что-то, но ничего кроме гладкой коричнево крашенной жести не было. Край крыши притягивал, булыжники мостовой в предвкушении крови, ждали неминуемого полета.