Неспящий (СИ)

В ту ночь наша жизнь изменилась. Амбар рухнул, погребя под собой часть наших запасов. Кое-что удалось спасти, но отцовские снасти всё равно оказались повреждены, часть маминых трав также была выжжена дотла. Со мной всё оказалось в порядке — я потерял сознание, вывалившись из окна второго этажа в последний момент перед тем, как всё рухнуло, но я не повредил никаких костей или органов, лишь получил незначительные ожоги. Отцу же повезло меньше — его кожа сильно обгорела, он получил травму спины от балки, упавшей на него, и из-за долгого пребывания в задымлённом помещении, его дыхание сильно затруднилось. Целитель сказал, что отец сильный и здоровый, и всем этим невзгодам так просто не одолеть его. Однако на восстановление потребуется довольно много времени. И это неудивительно — он выглядел крайне плачевно: не поднимался с постели, редко открывал глаза, очень чутко реагировал на свет и температуру, почти ничего не говорил, только лишь глубоко дышал, сопровождая это пугающим неестественным хрипом.

Для нас с матерью настали тяжёлые времена. Близилась зима, а золото утекало сквозь пальцы столь стремительно, что мы едва сводили концы с концами. Из-за голода и болезни отца мама сильно пала духом, похудела, осунулась. Мне пришлось устроиться в подмастерья к кузнецу, но это мало спасало положение — весь основной доход приносил отец, а теперь ему ещё и требовались дорогие лекарства, достать которые можно было только в городе. Но мы держались, как могли, и то, что мы вместе, придавало нам сил.

С того дня, когда в амбар ударила молния, я начал замечать некоторые странности. Видение, которое пришло мне в то время, как я потерял сознание, было далеко не единственным. Почти каждую ночь я стал видеть странные сны, хотя мне довольно редко что-то виделось по ночам. Теперь же они стали яркими, насыщенными, почти осязаемыми. Я видел ясные картины: природу, города, деревни, совершенно не похожие на всё то, что я видел раньше. Люди во снах были довольно расплывчаты — как правило, они появлялись большими толпами, и я никогда не различал их лиц, однако одного я не забуду никогда. Чаще других передо мной появлялся высокий человек. Я никогда точно не мог разглядеть ни цвета, ни покроя его одежды, а лицо его всегда было укрыто то ли капюшоном, то ли маской. Но его голос врезался в мою память, как ничто другое. Он то и дело произносил нечто совершенно невообразимое — это были складные строки, смысл которых, однако, оставался мне непонятен.

«Запомни сталь, запомни снег,

укрытый тонким льдом,

пустые устья тёмных рек

и мой далёкий дом…»

Он будто звал меня куда-то, манил, иногда даже воодушевлял. Его побуждения звучали так чётко и так стройно, но я никогда не мог до конца осознать, что он стремится сказать мне. Иногда он просил о чём-то, давал подсказки или даже проводил некоторую связь с моей жизнью, но, как правило, это были пространные образные слова, смешивающиеся со странными призрачными картинами, которые я будто бы уже видел когда-то, но никак не мог вспомнить, где.

«Скользи вослед, лети на свет,

в страну, где нет теней.

Ты сотни лет искал ответ,

висящий на стене…»

Иногда я ловил себя на мысли, что мне не хочется просыпаться. Из-за этого я проводил в постели гораздо больше времени, чем должен, а затем лихорадочно вскакивал, вспомнив о том, что если я не встану, то мы точно в скором времени пропадём. Я шёл на работу, но по целому дню не мог выбросить из головы услышанного. Что же это за далёкая страна, в которую меня так упорно зовёт это неуловимое существо? И какой ответ я искал, если я даже не могу сформулировать вопрос?

Дни сменялись один другим, и зима не заставила себя ждать. Это было безумное время. Из-за ещё нескольких пожаров и неурожая к нам в деревню быстро пришёл голод. Теперь он охватил почти всех. Но беда, как говорится, не приходит одна. Люди начали заболевать неведомой доселе лихорадкой: они просто постепенно теряли силы, опускаясь в свои постели в необъяснимом бреду. Тихо, без лишних слов, без чахоточного кашля, без криков боли. Просто увядали, как осенние цветы.

Отец также не спешил идти на поправку, и мать, казалось, уже потеряла на это надежду. Я пытался поддерживать её, однако и сам в глубине души до конца не верил, что ему станет лучше. Он будто бы утратил волю к жизни, и лишь изредка твердил, что всё должно было быть не так. Я даже в какой-то мере начал испытывать чувство вины. Хоть я и спас ему жизнь, он будто бы считал это невероятной ошибкой, которую я ни в коем случае не должен был совершать. Он говорил что-то о судьбе, но чаще всего в его словах даже не было связи, и от этого кровь стыла в жилах. Порой я и сам начинал винить себя во всех наших бедах, но быстро понимал, что это совершенная бессмыслица, и гнал от себя эти мысли.