– А я, господин Кислицын, тоже объяснил вам вчера, что власть в руках у этих людей не окажется никогда. Наша либеральная интеллигенция в обеих столицах любит выступать от имени народа, как-то забывая, что народ не ограничивается населением Санкт-Петербурга и Москвы. Отъедете от этих городов на пару сотен верст в сторону – увидите там все то же патриархальное сонное царство, что и сто, и двести лет назад. Девять человек из десяти в России – это крестьяне, и как раз этого не понимают прожектеры, взявшие в голову работы экономистов, сделанные в индустриальной Европе. А у крестьян заботы совсем другие, чем у рабочего на фабрике. Рабочему что – он получил недельное жалование, пошел в магазин и купил на него продуктов. Все, что его интересует, это жалование повыше, чтобы еды купить побольше и повкуснее, из общей казармы в квартиру получше переехать и так далее. А крестьянин вынужден думать вперед – когда пахать, когда сеять, когда урожай убирать, и не дай бог не уродится рожь в этом году, из каких запасов жить будем? Для него стабильность – главное, пусть даже плохонькая, голодная, но стабильность. У крестьян даже бунт – что-то вроде кабацкой драки: сегодня друг другу морду били смертным боем, а завтра снова вместе выпивают…
Директор Санкт-Петербургского Охранного отделения усмехнулся.
– Знаете ли вы, господин Кислицын, что даже когда взбунтовавшаяся чернь идет жечь господские усадьбы, обычно барина предупреждают заранее, чтобы он мог ноги унести? А то ведь сгорит он ненароком вместе с поместьем, а на его место другой придет, наследник или еще кто, и неизвестно, не окажется ли он хуже предыдущего.
Так что все эти разговоры о революции во имя народных интересов – они не более чем разговоры. Даже если в столицах удастся совершить переворот, то победители не найдут никакой поддержки за их пределами. Но именно этого наши прекраснодушные господа-теоретики и не понимают.
– Вам виднее, – опять пожал плечами Олег. – Однако скажите, не слишком ли много людей вы прихватили с собой? Полсотни человек – это…
– Я боюсь, господин Кислицын, что я прихватил с собой слишком мало людей, – резко ответил Герасимов. – Даже начитавшись газет, вы не представляете себе сложившейся ситуации! Этот Совет уже во многом забрал в свои руки власть в городе. До того доходит, что они полицейским отделениям распоряжения отдают. И, что интересно, полиция этим распоряжениям подчиняется! А рядом казармы, и я отнюдь не уверен, что солдаты в них надежны и не бросятся на выручку этому Совету, когда услышат о… нашем мероприятии. Вы бы видели лицо генерал-губернатора, когда вчера вечером я потребовал у него людей для ареста Совета рабочих депутатов! Кажется, он с трудом поборол искушение выгнать меня взашей. Даже те три десятка полицейских, что он прислал мне сегодня, могли не появиться. Предлог бы нашелся.
– А своими силами провести задержание?
– Своими? – Герасимов вздернул бровь. – Вы полагаете, что у меня есть в подчинении пара пехотных полков? Я вас разочарую – у на весь огромный город меня имеется только горстка чиновников да пара сотен филеров, которые используются для решения совсем других задач. Они могут по необходимости прихватить на улице двух-трех человек, но для полномасштабных операций, связанных с задержанием большого количества людей и обыском помещений, я вынужден обращаться за помощью к полиции. "Своих сил" я даже в такой ситуации, как нынешняя, могу выкроить хорошо если два десятка человек. В Москве, как я понимаю, ситуация точно такая же. Или там что-то изменилось?
– Ничего не изменилось, пан полковник, – буркнул доселе молчавший Крупецкий. – Но толку от этой полиции… Только испоганить все дело могут. Даже обыск правильно не умеют провести.
– Подъезжаем, – негромко сказал сотрудник Герасимова, и полковник, проглотив начатую было фразу, склонился к окну.
– Ага! Все-таки нас не ждали! – пробормотал он.
Поворот в переулок оказался перегорожен баррикадой, возле которой ошивалось человек пять весьма агрессивного вида. Обтрепанные шинели с облезлыми воротниками и мятые картузы не очень-то хорошо спасали от промозглого холода, но выхваченные при виде кавалькады наганы выглядели весьма угрожающими.
Сотрудник Герасимова выскочил из машины и громко свистнул. Из пролеток как горох посыпались полицейские и филеры. Личности возле баррикады переглянулись и, пару раз пальнув в воздух, бросились наутек. Последний, пробегая сквозь единственный оставленный в баррикаде проход, дернул за веревку, и проход тут же завалило обломками.
– Пся крев… – прошипел Крупецкий, вылезая из автомобиля. – Теперь предупредят, как пить дать!
– Предупредят, – спокойно согласился Герасимов. – С таким количеством народу незаметно миновать посты нам бы не удалось в любом случае. Я даже и не пытался.
Однако за нами численное преимущество – сегодня здесь не должно быть более трех десятков человек, из которых боевиков не более половины. Нас не ждали. Иначе здесь и этих бы не оказалось, или же, наоборот, нас встретили бы винтовочными залпами. Нет, это их обычное дежурное охранение.