Несокрушимые

Не повезло и иноземным воеводам: Делагарди и Горн, опасаясь наказания за измену, побежали с малым отрядом на север, к Новгороду, где по пути были ограблены своими же солдатами. Часть иноземцев попросилась на службу к королю. Сам же гетман, нагруженный огромной добычей, вернулся к Займищу и рассказал русским начальникам об одержанной победе. Они не хотели верить, тогда им показали отобранные знамёна и пленников. Умный гетман умел ценить воинскую доблесть и предложил Елецкому с Волуевым не сдаться, а присягнуть на верность своему новому царю — Владиславу. В конце концов они это и сделали на условиях, заключённых русским посольством во главе с Михаилом Салтыковым под Смоленском. А потом все вместе, победители и побеждённые, двинулись к Москве, чтобы приводить к присяге новому государю лежащие на пути города. После клушинского позора судьба Василия Шуйского была решена.

Гетман спокойно продвигался вглубь России, не встречая затруднений, лежащие на его пути города присягали на верность королевичу Владиславу. Прослышав о разгроме войск Шуйского, воспрянул и царик. Он приманил к себе Яна Сапегу и, присовокупив его отряд к своему малочисленному войску, тоже двинулся к Москве и остановился в Коломенском. Шуйский повсюду рассылал призывные грамоты, просил прислать войска — тщетно! От него отвернулись даже те, кто недавно считались явными доброжелателями. Кому теперь надлежало вручить бразды правления несчастной страной? Большинство было против недавнего Самозванца, немного находилось сторонников и у чужеземного претендента. Тогда сделали попытку прийти к согласию: московские бояре и приспешники царика сошлись в поле у Даниловского монастыря и уговорились отстать от своих властителей с тем, чтобы впоследствии избрать нового царя. Москвичи так и сделали, 17 июля Шуйского по радостному приговору толпы насильно свели с престола. Протестовал лишь Гермоген, уверявший, что дело это незаконное и от такого неправого зачина ничего хорошего ожидать нельзя. Его слова сразу же подтвердились: на новой сходке у Даниловского монастыря бывшие тушинцы, услышав о низвержении Шуйского, обрадованно воскликнули:

   — Хвалим ваше дело. Вы скинули царя беззаконного, служите же истинному — Димитрию!

Москвичи оторопели от такого наглого обмана, пока кто-то горестно не повинился:

   — Провели нас как простачков, сразу надо бы знать, что у ложного царя не могут быть честные слуги.

Ясно, что ни о каком согласии говорить более не приходилось, и мысль о призвании на трон Владислава стала находить всё большее распространение. Её утверждению способствовал сам Жолкевский, рассылавший письма о том, что готов прийти на помощь русским братьям, дабы прогнать Самозванца и учредить достойный порядок в государстве. Московские бояре вступили с ним в переговоры.

Весть о клушинском побоище быстро достигла Смоленска. Ляхи громко торжествовали, большинство — искренне, Потоцкие и их сторонники, завидущие славе Жолкевского, — вынужденно. В крепость послали переговорщиков с известием о победе, им не поверили. Тогда ляхи стали проносить под стенами прибывшие от гетмана знамёна и хоругви, трофеи возглавляла булава Дмитрия Шуйского, которую сопровождали несколько пленных русских воевод. Прошли также колонны сдавшихся иноземцев. Свидетельства выглядели довольно убедительными, и защитниками овладело отчаяние.

Русские изменники, находящиеся в королевской ставке, послали в крепость своих представителей. Те рассказали о сдаче Царёва-Займища, где Елецкий с Волуевым целовали крест на верность королевичу Владиславу, и что Жолкевский, в свою очередь, присягнул от имени короля сохранить православие, обычаи и порядки в Московском государстве. В этой присяге не был забыт и их город: если Смоленск присягнёт Владиславу, то королю от города отступить. Смолянам советовали проявить рассудительность и последовать примеру воевод.

Шеин собрал городской совет, пригласив на него всех первых людей. Даже в таком расширенном составе сей высший орган выглядел довольно скромно: болезни и неприятельский огонь не пощадили отцов города и выкосили более чем наполовину. Первый воевода вопреки обыкновению держался не очень уверенно, его синие глаза как будто подёрнулись пеленой, в речи был краток:

   — Ляхи начали стрелять из осадных орудий, сделали дыры в двух башнях, проломили стену, строят туры, по всему видно, готовят большой приступ. Боюсь, не удержим города, зане люди вымерли...

Почувствовав его растерянность, оживились те, кто давно уже хотели открыть перед королём крепостные ворота. Теперь они предлагали целовать крест Владиславу на тех же условиях, что Елецкий с Волуевым. Более рассудительные сомневались, чтобы эти условия были выполнены королём: не затем-де Жигимонд стоял здесь почти целый год, чтобы уйти несолоно хлебавши. Василий Морткин предложил послать в королевский стан своих переговорщиков и вызвался быть одним из них. Горчаков встрепенулся:

   — Полно, князь, ты своему Жигимонду нас всех с потрохами продашь.