Читаем Несокрушимые полностью

Страшно было нырять в мрачный зев подземелья и ползти по узкому земляному лазу без уверенности в благополучном исходе, но ещё страшнее оказалось вылезти наружу. Холод властно заключил полураздетых людей в ледяные объятия. У них ещё хватило сил отползти от выхода, чтобы не дать возможности врагу обнаружить ведущиеся работы, затем оба обездвижили, и сколько прошло времени — не ведали. Неужели так и суждено нынче помереть, если не от рук разъярённой толпы, то от холода?

   — Придётся идти к ляхам, — едва выдавил Булыга через синие губы и, уже более не таясь, похромал к недальним окопам. Антип последовал за ним. Жалкое состояние очередных перебежчиков могло тронуть самую чёрствую душу. Ляхи, находившиеся в окопах, дали им водки, кое-как приодели и отвели к начальству. Потекли допросы, Булыга говорил много, явно стараясь выслужиться, Антип хмуро отмалчивался и пробовал остановить словоохотливого спутника.

   — Ты давай, голубь, помогай врать, — сказал ему Булыга, — надобно до высоких панов добраться, а они на том берегу, смекаешь?

Ах, вон оно что! Старик говорил о припрятанных деньгах, они, верно, где-то там, на месте бывшего Заднепровского посада, где стояли прежде его многочисленные дома. Пришлось открыть рот и Антипу. Знал он, что высоких панов мелочёвкой не заинтересуешь и стал говорить о заговорщиках, о тех, кто желает сдать крепость и готов помогать королю. Чего не знал, то напридумывал, Булыга быстро смекнул и начал поддакивать, он вообще выказал много смекалки. Добились-таки, что их не только перевезли через Днепр, но и доставили к самому Яну Потоцкому.

Этот пан был уже не молод и слыл опытным военачальником. Однако высокого положения и королевской милости добился отнюдь не военными победами. Статный красавец пользовался неизменным успехом у дам всего королевства, а ловкость позволяла ему ладить с сильными мира сего и оставаться на плаву при всех властях и режимах. Фавориты сменяли друг друга, Потоцкий оставался. Одно только заботило: с годами стало сдавать любвеобильное сердце и всё чаще кружиться удалая голова. В такие минуты он погружался в ипохондрию и тогда всеми делами заправлял брат Яков, такой же красивый, но скромный и набожный, предпочитающий держаться в тени.

Потоцкий не проявил особого интереса ни к перебежчикам, ни к их сведениям. Возможно, потому, что как раз находился в угнетённом состоянии, когда всё представляется в особо мрачном свете. Он равнодушно посмотрел на приведённых, поморщился от их неказистого вида и лениво процедил:

   — Повесить...

Булыга с воплями бросился ему в ноги. Потоцкий с тем угрюмым видом добавил:

   — Повесить всех...

Никто не тронулся с места, к подобным выходкам тут, очевидно, давно привыкли. В такие минуты самое главное не перечить и не раздражать воеводу, он покуражится и придёт в себя. Тем неожиданнее прозвучал спокойный голос Антипа:

   — Не летают ли у твоей милости в глазах чёрные мушки?

Все застыли от беспримерной наглости, а Потоцкий стал разглядывать его как некую невидаль и вдруг признался:

   — Летают, целыми выводками... во-во, опять... А ты откуда знаешь?

   — Ежели желаешь, могу прогнать, — вместо ответа предложил Антип.

Потоцкий поманил к себе одного из прислужников и вынул у него из-за пояса пистоль.

   — Гони, — согласился он, — а не прогонишь, к тебе залетят тоже.

Антип бесстрашно направился к грозному воеводе и стал совершать круговые движения руками вокруг его головы, сначала издали, потом всё ближе, ближе и — о, ужас! — стал тереть виски, затылок, шейные позвонки.

   — У твоей милости кровь застаивается и копится в голове, — объяснил он свои действия, — ей отток нужен. Как, полегчало?

Потоцкий отложил пистолет в сторону и охотно подставил голову под чудодейственные руки. Волосы у него были густые, изрядно тронутые сединой, и на них можно было без труда различить живых насекомых — условия походной жизни не щадили даже тех, кто носил голландские кружева и золототканые камзолы. Почувствовав явное облегчение, воевода сказал:

   — Ты молодец и достоин награды. Но что дальше, не вернутся ли проклятые мушки опять?

   — Твоей милости нужно чаще париться в бане, излечишься всего за несколько ходок.

Потоцкий недоумённо поднял брови, то была непозволительная для военного времени роскошь, способная скверно повлиять на войско. Ну, как все захотят мыться? Однако Антип не отступал:

   — За пару дней баньку сварганим, прямо на бережку, расходы небольшие, а польза огромадная, станешь как молодой...

О, этот довод оказался самым весомым, и Потоцкий благодушно согласился:

   — Пойди к Якову, пусть распорядится.

Булыга был сам не свой.

   — Чего ты затеял? — набросился он, когда их вывели от воеводы. — Работай, обмывай воров, али забыл, зачем сюда пришли?

Перейти на страницу:

Все книги серии Всемирная история в романах

Карл Брюллов
Карл Брюллов

Карл Павлович Брюллов (1799–1852) родился 12 декабря по старому стилю в Санкт-Петербурге, в семье академика, резчика по дереву и гравёра французского происхождения Павла Ивановича Брюлло. С десяти лет Карл занимался живописью в Академии художеств в Петербурге, был учеником известного мастера исторического полотна Андрея Ивановича Иванова. Блестящий студент, Брюллов получил золотую медаль по классу исторической живописи. К 1820 году относится его первая известная работа «Нарцисс», удостоенная в разные годы нескольких серебряных и золотых медалей Академии художеств. А свое главное творение — картину «Последний день Помпеи» — Карл писал более шести лет. Картина была заказана художнику известнейшим меценатом того времени Анатолием Николаевичем Демидовым и впоследствии подарена им императору Николаю Павловичу.Член Миланской и Пармской академий, Академии Святого Луки в Риме, профессор Петербургской и Флорентийской академий художеств, почетный вольный сообщник Парижской академии искусств, Карл Павлович Брюллов вошел в анналы отечественной и мировой культуры как яркий представитель исторической и портретной живописи.

Галина Константиновна Леонтьева , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Проза / Историческая проза / Прочее / Документальное
Шекспир
Шекспир

Имя гениального английского драматурга и поэта Уильяма Шекспира (1564–1616) известно всему миру, а влияние его творчества на развитие европейской культуры вообще и драматургии в частности — несомненно. И все же спустя почти четыре столетия личность Шекспира остается загадкой и для обывателей, и для историков.В новом романе молодой писательницы Виктории Балашовой сделана смелая попытка показать жизнь не великого драматурга, но обычного человека со всеми его страстями, слабостями, увлечениями и, конечно, любовью. Именно она вдохновляла Шекспира на создание его лучших творений. Ведь большую часть своих прекрасных сонетов он посвятил двум самым близким людям — графу Саутгемптону и его супруге Елизавете Верной. А бессмертная трагедия «Гамлет» была написана на смерть единственного сына Шекспира, Хемнета, умершего в детстве.

Виктория Викторовна Балашова

Биографии и Мемуары / Проза / Историческая проза / Документальное

Похожие книги