Несокрушимые

   — Солдат, не желающий воевать из-за опасности получить рану? С таким настроем нам и в самом деле вряд ли удастся победить... — начав вполне спокойно, король всё более повышал голос и вдруг зашёлся в яростном крике: — Взрывать! Копать! Стрелять! Стрелять безостановочно из всех пушек: пусть небо разверзнется над упрямыми еретиками!

Во исполнение королевского приказа пушки палили весь день 25 сентября. Особого вреда крепостным укреплениям они не причинили, хотя в городе начались пожары. Их быстро тушили, паники не наблюдалось. Вечером, желая хоть как-нибудь оправдаться за неудачу, немцы напали на острог, прикрывавший подступы к Пятницкой башне со стороны Днепра. Защитники были вынуждены оставить его. Это всё, чего удалось достигнуть под действием королевского гнева. Утром Сигизмунд не услышал пушечного гула и удивлённо заметил:

   — Если наши доблестные пушкари берегут мой сон, пусть не стесняются. Скажите, что король уже встал и ждёт их приветствия.

Оно, увы, прозвучало слабо. Оказалось, что в результате интенсивной стрельбы многие пушки вышли из строя и требовали ремонта. Положение сложилось достаточно серьёзным и как всегда в подобных случаях потребовался совет Жолкевского.

   — Вы что-то говорили о подкопах, — напомнил король.

   — Я уже отдал распоряжение о начале работ, но... — гетман остановился, как бы не решаясь продолжать.

   — Ах, эти ваши вечные «но»! Что ещё такое?

   — Перебежчики показывают, что крепость опоясана подземными ходами, русские называют их «слухами».

Боюсь, что в таком случае нашим подкопам будет трудно достигнуть стен.

Король не смог сдержать раздражения.

   — Вы будто нарочно испытываете моё терпение, пан гетман, стараясь уверить в неприступности крепости.

   — Неприступных крепостей не бывает, Ваше Величество. Даст Бог, возьмём и эту, но... — и увидев недовольную гримасу на королевском лице, Жолкевский торопливо продолжил: — Но к приступу следует подготовиться более основательно. Нужно послать за пушечными ремонтёрами, подвезти осадные орудия, усилить войско пехотой...

   — У меня нет на это денег! Я пришёл сюда не тратить, а получить. И потом прилично ли мне будет находиться в бездействии, ожидая пушек и подкреплений?

   — Я бы предложил Вашему Величеству продолжить движение к Москве, оставив здесь небольшую часть войска для блокады крепости. Думаю, что к зиме всё закончится. Смоленск будет разрушен, а, быть может, просто отворит свои ворота по приказу.

   — По какому такому приказу?

   — По приказу Вашего Величества из Москвы.

Король задумался, предложение гетмана казалось не лишённым смысла, послал за сенаторами. Неудача первого приступа отрезвила многих, те в большинстве своём тоже высказались за уход из-под Смоленска и с не меньшим пылом теперь обосновывали его целесообразность. Этим наша честь не уронится, уверяли они, ведь король не отступает, но идёт вперёд. Мы же со своей стороны обратимся к думным боярам с призывом отдаться под высокую руку его королевского величества и прекратить кровопролитие. Всё шло к тому, что предложение гетмана восторжествует. Король призвал военачальников, но здесь единодушия не наблюдалось. Те, которые ещё не принимали участия в деле, высказывались за продолжение осады. Самым ревностным её сторонником явились братья Потоцкие. По их сведениям, в крепости происходят волнения, горожане злятся на Шеина за уничтожение посадов, и требуют начать переговоры с королём, в противном случае угрожают уничтожить пороховые запасы.

Во время этого горластого совещания королю доложили о приходе велижского старосты, имеющего важное сообщение. С началом вторжения Гонсевский осадил Белую, небольшой городок к северу от Смоленска, и король, ожидавший оттуда победных вестей, приказал незамедлительно принять его. Однако Гонсевский, по-прежнему не упускавший случая напомнить о себе, на сей раз пришёл с другим. Поприветствовав короля, он сказал, что есть толковый человек, прежде живший в Смоленске и имеющий там много влиятельных друзей. Этот человек просится на переговоры с русскими, ручаясь за их успешный исход.

   — А ещё... — Гонсевский отступил в сторону и выдвинул вперёд вислоусого запорожца в шароварах необъятной ширины, — это атаман Олевченко, он просит...

Атаман, не дав Гонсевскому закончить, пал на колени и заговорил, громко, настойчиво. Его сбивчивая речь не сразу позволила уловить суть. Оказывается, атаман привёл с собой три тысячи казаков и просил королевское знамя, чтобы водрузить его над Смоленском.

   — 3 им хучь пид землю, хучь на станы полеземо, нэхай воны сказятся москали трекляты, и ежели город тоби нэ добудэмо, нэхай выводит з мэня усю требуху, — кричал Олевченко, метя пол чёрным оселедцем.

   — Казаки хотят положить свои души за благоволение Вашего Величества... — Гонсевский попытался передать слова атамана в более изящной форме. И преуспел, король улыбнулся.