Несокрушимые

Жданко исчез в мгновенье ока. С башенного верха, из-под навеса, где висел вестовой колокол, выглянул Гришка-дозорный. Он увидел ухмыляющееся лицо Фильки и сразу всё понял. Вчера в кабаке после изрядной выпивки, когда глаза перекосились, стали похваляться остротой зрения. Гришка уверял: когда на вышке, весь город вижу и всё заполье, ни одна птаха не пролетит без замета. Филька его задорил, ты бы, говорил, не ворон считал, а на землю глядел, не то кого важного проворонишь. Гришка за словом в карман не полезет, крикнул в ответ: я на земле не то что важного, даже такую гниду как ты разгляжу. В общем, едва до драки не дошло. И вот ныне Филька устроил продолжение спора, подведя воеводу незамеченным почти под самую башню. Подло, конечно, устроил.

Шеин строго распекал наскоро собранных бойцов и их начальника за беспечность. Те стояли опустив головы, лишь нет-нет да бросали на Фильку злобные взгляды, а Гришка с вышки погрозил ему кулаком. Когда же разнос кончился и Шеин ушёл, пообещав вскорости наведаться снова, в воздухе долго висела брань в отношении воеводского прихвостня.

Продолжая обход далее, Шеин обратил внимание на нескольких каменщиков, работающих на участке стены между Веселухой и Авраамиевской башней. Жданко объяснил, что они заделывают трещину, и князь обеспокоился: недавно по его приказу проводился тщательный осмотр крепостных сооружений и никаких трещин не обнаружилось. Откуда она взялась? Он поспешил к рабочим, чтобы лично осмотреть повреждение. На подходе его встретил десятник Егор, тот самый, кто так ловко сосчитал галок на Успенском соборе.

   — А, свистун, — узнал его Шеин, — ну-ка, покажи свою стенку.

Егор молча полез наверх и поманил воеводу за собой. Тот усмехнулся бесхитростности мужика, обращавшегося с князем как с ровней, однако ничего, послушался.

   — Ты прости, осударь-воевода, — почтительно сказал Егор, когда они очутились на боевой площадке, — тута без лишних ушей говорить сподручнее. Видишь, какой бугор вырос? — он указал на довольно высокую гряду, тянувшуюся саженей в десяти от неё. — За ним много воинов можно сховать и ничем их не достанешь, ни с верха, ни со среднего боя. А внизу бойниц нет, без этого бугра они и не надобны. Фёдор Савельич мастер знатный, всё бы учёл, да отколь ему знать, что тута вскорости чёрт спину выгнет? Вот я и велел пару бойниц прорубить внизу для Варюхи с Горюхой, это так наши мужики пушки назвали. Громко никому не объявляю, а особливо любопытным говорю быдто стена треснула. Ты тоже особливо не распространяйся, по дружбе прошу. Я снаружи бойницы заложу, никто не увидит, покуда не настанет час.

   — А вреда стене не выйдет от твоих прорубов? — обеспокоился Шеин.

   — Что ты? Она как цельный камень, Фёдор Савельич мастер был что надо.

— Ладно, не скажу, — пообещал Шеин и пошагал дальше.

На другой день Филька пропал, пропал вместе со своей синей книжицей. Шеин, которому он служил ходячей памяткой, чувствовал себя как без рук. Горчаков бросил на поиски всех своих людей, однако на хороший результат не надеялся; он, часто ругавший Фильку за пьянство, был уверен, что тот сбежал с осадной росписью к ляхам в надежде на щедрое вознаграждение. Пропажа этого важного документа накануне предстоящих событий могла обернуться настоящей бедой; Шеин торопил с поисками, приказал во что бы то ни стало найти роспись и всех причастных к её пропаже, не останавливаясь ни перед родом, ни перед званием. По его приказу все городские проездные ворота были закрыты, оставлены лишь одни — Днепровские, пройти через которые стоило немалых трудов. Отстояв в длинной очереди, люди подвергались тщательному досмотру, что вызывало, конечно, большое недовольство. Одновременно в городе стали проводиться повальные обыски, стражники врывались в дома, переворачивали всё верх дном. Горожане, даже приверженцы Шеина, глухо роптали.

В повальных обысках участвовали все люди Горчакова, да он и сам не чурался заглядывать в дома именитых горожан. Эта же повинность легла на плечи Афанасия с Антипом. Из особой милости Горчаков определил их под начало своего помощника. Ох, лучше бы такой милостью не жаловать. Гаврила был как малое дитя: глуп и непоседлив. Присланных встретил не по-доброму, к Москве и её обитателям он вообще испытывал необъяснимую злобу. Дал им в провожатые стражника и послал делать обыск у какого-то горожанина, потом ещё, ещё... Антип заметно поскучнел. Едва начинался обыск, он заявлял, что ни росписи, ни Фильки здесь нет, а хозяева к сему делу не причастны, и более никакого участия уже не принимал. Афанасий со своей пытливой головой тяготился этими обысками не меньше. Хотел было утешить себя мыслью о необходимости терпения, но не преуспел.

Первым не выдержал Антип.

   — Долго ли ещё заниматься этой дурью? — в сердцах воскликнул он. — Даже несмышлёныш знает: для того чтобы распутать спутку, нужно сначала кончик найти, а ежели со всех сторон дёргать, только сильнее запутаешь. Всё! Больше никуда не пойду.