Несокрушимые

Оставалось лишь одно затруднение: где взять деньги на войну? Рим на этот раз ограничился простым благословением, сейм, одобрив новую попытку претворить в жизнь идею об униатском государстве, не выделил ни злотого, предоставив королю возможность пользоваться собственными средствами. Сигизмунд, однако, не унывал: московские доброхоты давно утверждали, что русские бояре долго не потерпят в царях свою ровню, им нужен прирождённый государь, достаточно польскому королю перейти границу, как вся уставшая от раздоров страна охотно ляжет к его ногам. Раз так, большого войска не понадобится, можно обойтись без прожорливых ополченцев и довольствоваться теми, кто всегда под рукой, благо эти спесивые вояки радуются любой заварушке.

Итак, Сигизмунд решил более не откладывать похода за русский трон и возложил подготовку военной стороны дела на гетмана Станислава Жолкевского. Опытный военачальник понимал опасность вторжения в обширные российские пространства малыми силами, потому предлагал две возможности: либо стремительный бросок на Москву, где поддержка влиятельных бояр обещает быструю победу, либо, что более желательно, овладение Северской землёй и уже оттуда после усиления армии сочувствующими запорожскими казаками движение к центру России. Однако король и слышать о том не желал. Смоленск, отторгнутый Россией почти сто лет тому назад и являющийся укором для нескольких поколений польских королей, — речь должна идти только о нём. Жолкевский указывал на очевидные трудности осады столь сильной крепости малыми силами, Сигизмунд же рассматривал Смоленск в качестве пробного камня: удача должна вызвать подъём национальной гордости и тогда, в случае необходимости, каждый поляк сядет на коня.

   — Но, Ваше Величество...

   — Довольно, — вспылил король, — военные не привыкли видеть дальше подзорной трубы. Ваше дело выигрывать битвы, а победой позвольте распоряжаться нам!

Гетман более не возражал.

О намерениях короля знали давно. Тушинцы ещё в январе 1609 года обратились к сейму с просьбой не начинать поход, ибо они, присягнувшие царю Димитрию, вынуждены будут, защищая его, столкнуться с единокровными братьями. Сенаторы надменно выслушали посланцев Рожинского и ничего не обещали, зато большинство местных сеймиков высказались за поход. Разумеется, знали о том и первейшие бояре, переметнувшиеся на сторону самозваного царя, только они в отличие от тушинского рыцарства думали, как бы побыстрее подвигнуть короля на решительные действия и какую можно извлечь из этого выгоду.

В подмосковном селе Копытовка состоялась тайная встреча пособников королевского вторжения. Главным заводилой являлся Михаил Глебович Салтыков, небольшого роста, жидкобородый, с полуприкрытым правым глазом, отчего получил прозвище Кривой. Он отличался хитроумием и необыкновенной изворотливостью, дававшей возможность быстро приспосабливаться к любым обстоятельствам и заблаговременно избегать всякие опасности. При царе Фёдоре он в качестве расторопного посольского чина участвовал в переговорах с Польшей и Швецией, при Годунове помогал ему обсуждать с польским послом Львом Сапегой проект государственной унии между Россией и Польшей, затем в бою под Кромами перешёл на сторону Лжедимитрия I, а уже через год участвовал в заговоре против него. Прощённый Шуйским получил пост воеводы в Ивангороде, потом в Орешке; там склонил горожан перейти на сторону тушинского царика, за что удостоился боярского звания и после бегства из Орешка стал верховодить в думе. Теперь готовил измену и ему.

Рядом по правую сторону сидел князь Рубец-Мосальский, большой, громогласный, с лицом и повадками мясника. Князь в самом деле был кровожаден, вид людских страданий тешил, пьянил его. Это он вызвался казнить семью Годунова и с удовольствием смотрел, как приведённый им дюжий стрелец душил царицу, а два других, играючи, забавлялись с отчаянно отбивавшимся Фёдором, покуда не оставили на нём живого места своими длинными бердышами. Обласканный двумя Лжедимитриями, он был не прочь найти третьего, а за неимением такового изъявлял готовность пристать к любому, кто помог бы согнать с московского трона ненавистного Шуйского.

Напротив сидел князь Григорий Шаховской. Благообразный, с лицом библейского пророка, он на самом деле был по отзывам современников «зело хитёр и злопакостлив, всей крови заводчик». Действительно, в то время как заговорщики расправлялись с первым Самозванцем, князь рыскал по его дому в поисках государственной печати, наконец нашёл и стащил её, полагая, что если затем приставить к ней другого пройдоху, российская смута приобретёт новую силу. Посланный Шуйским воеводой в Северскую землю, он объявил, что царь Димитрий избежал смерти, затем потворствовал шайкам Болотникова, выдавая его за воеводу Димитрия, после их разгрома принёс повинную Шуйскому, а с появлением второго Лжедимитрия снова изменил ему. С такими делами князю было чего бояться.