Несмотря ни на что

«Нет, убегу, вырвусь из этого унизительного тупика. Джон переболеет — и разлюбит, а я тоже попытаюсь пережить. Я не останусь, уеду завтра, много месяцев не буду встречаться с ним. Что за мучение — эта любовь! Отчего не убивают женщин, когда им минет тридцать девять лет? Зачем я не избегала Джона? Надо быть честной с собою: я знала, знала, еще в Броксборо, — и рада была встретить его опять здесь. И была так безмерно глупа: верила, что устою! Держала в руках горячие уголья и думала, что не обожгусь! Что делать? Куда бежать?

Все это так нелепо и мучительно, так банально, — и вместе с тем трагично, и может перевернуть всю жизнь. Уже перевернуло!»

Она не сомкнула глаз всю ночь, переходя от бездумной радости к жуткому ощущению одиночества и готовности «пережить».

Забывалась на минуту сном — и во сне Джон был здесь, на коленях, его щека — у ее щеки. Рассвет заглянул в окна, но она спрятала от него лицо в подушки. День пугал ее. Ночь — та понимает и жалеет страдающих.

Виола и боялась, и хотела получить письмо от Джона.

Письма не было. Вместо этого, когда она искала письма, зазвонил телефон у ее кровати.

Голос Джона. На ее бледных щеках снова расцвел румянец.

— Алло, любимая! — сказал Джон. — Угадайте, где я! Нет, ни за что не угадаете! В Гомсхэлле, близ Доркинга. Деревня, река, роща — вы знаете это место? Отчего я здесь? Все сделали вы! Вчера мне хотелось остаться наедине с воспоминаниями… Виола, вы счастливы? Нет, неправда, вы слышите! Я спрашиваю, счастливы вы? Любите меня? Вот две самые важные вещи, которые я желаю знать! Да? То-то! Любимая, вы бы могли сразу сказать и не мучить меня целую минуту! Я уезжаю через полчаса. Можно мне завтракать с вами? Пожалуйста, скажите «да»! Я должен вас увидеть поскорее. До вечера?! О Боже, родная, что же, полагаете, я из камня, чтобы ждать так долго?! Раньше, любимая!.. Ну, хорошо, придется потерпеть…

— Пожалуйста, милый… — сказала с усилием Виола. — Приходите не раньше шести, хорошо?

Она услышала восклицание неудовольствия.

— Шести?.. Я, разумеется, покорюсь, но вы ведь не струсили снова, Виола? Вы не решили ночью, что не можете любить меня?

Он смеялся, но легкая тревога слышалась в его смехе.

— Милый, милый, — шептала растерянно Виола.

— Ради всего святого, если вы говорите, что любите меня, не шепчите так тихо! — взмолился Джон. — Наплевать на всех телефонных барышень в мире, пускай себе слушают, пусть весь свет слушает!

— Погодите, послушайте, Джон… — заторопилась Виола. — Вы подождете со всеми… ну, со всеми этими скучными формальностями, пока я не разрешу вам назвать их, обещаете?

— Сделаю все, что хотите, если вы мне позволите прийти к вам и поклянетесь сейчас же, что любите меня.

— Клянусь, клянусь, неугомонный вы человек! Удовлетворены?

— Приходится удовлетворяться этим! Так в шесть?

— В шесть. Прощайте, милый.

— Нет, не смейте никогда говорить «прощайте»! До свидания, любовь моя!

Виола вдруг задрожала, как от озноба.

— Нет, не уходите еще… — сказала она.

Решимость ее ослабела, ей так не хотелось, чтобы Джон отошел от телефона.

— Вам нездоровится? Какой странный у вас голос, Виола, ради Бога, скажите правду, вы не больны?

— Да нет же! — она силилась смеяться.

— Но отчего же… право, у вас такой голос, словно вы плачете.

— Я улыбаюсь, улыбаюсь той улыбкой, которую вы приказывали мне не показывать никому, кроме вас. Телефонный аппарат ведь не в счет, да?

— Эх, лучше бы не в шесть, а в два, у Берклея за ленчем! Что-то мне ваш голос не нравится, Виола! Уж не надумали ли вы убежать от меня, а?

— О, Джон, зачем вы сомневаетесь во мне? Клянусь, я люблю вас и думаю только о вас, И… — она огляделась вокруг, словно преследуемая, — и сегодня в шесть часов вы узнаете, как сильно я вас люблю.

— Ладно, дорогая. Так ровно в шесть… И вы все время будете думать обо мне?

Щелкнул аппарат. Пусто. Нет голоса Джона. Теперь ее задача казалась еще труднее. Несколько минут разговора оживили тоску по Джону.

Но она не позволяла себе прислушиваться к своим ощущениям. Позвонила горничной, распорядилась подать автомобиль и принялась одеваться.

Она поехала к леди Карней на Норкфольк-стрит.

— Я хочу, чтобы вы позволили мне уехать к вам в «Красное», — сказала она коротко. — Вы говорили, что скоро тоже поедете туда. Я хочу укрыться там до вашего приезда.

Леди Карней отвечала:

— Пожалуйста, разумеется! Но только не в том случае, если вы намерены укрыться там с каким-нибудь прирученным молодым человеком или с кем-либо в таком роде. Этого я не могу допустить у себя в «Красном». Старый дом был бы возмущен!

Говоря это, она улыбалась. Дом в «Красном» был ее любимым местом, он казался ей как бы живым существом. И все знали, что приглашение в «Красное» является признаком особого расположения со стороны леди Карней.

— Благодарю вас, — сказала Виола. — Вы можете быть спокойны, я еду одна.

— Почему? — спросила бесцеремонно старая дама.

— Потому что я боюсь… смертельно боюсь сделать то, что мне сильно хочется сделать, — отвечала с горечью Виола. — Боюсь любить человека, который моложе меня на двенадцать лет.

— А, это молодого Теннента?

— Да, Теннента.