Несломленная

– Хочешь встречаться с парнем – нет проблем. Но тогда перепиши все на меня, – говорит он. – Все, что ты заработала до сих пор, и большую часть того, что еще заработаешь. После этого делай что хочешь. Хочешь быть одна – вперед.

Я уверена, что он думает, что я на такое не пойду. По мере беседы он выдвигает все новые требования. Он спокоен. Не кричит. Просто излагает, как он будет контролировать мои финансы.

– Мать и дальше будет ездить с тобой по турнирам, а я – жить дома. У тебя будет кредитка для путевых расходов, перелетов, питания, гостиниц, – говорит отец. – Но все, что ты зарабатываешь, – мое.

Мне насрать на то, что я все отдаю. Все мои мысли только о том, что я стану свободна и буду с Энрике. Но я вижу, что отец не верит, что мы с ним долго пробудем вместе, и выдвинул все эти требования, чтобы я через несколько месяцев к нему вернулась.

Я соглашаюсь. Я просто хочу нормальной жизни. Хочу жить без страха и с Энрике. Хочу любви и мира, а не хаоса. Не сумасшествия. Не ада.

Оттуда я еду на турниры в Бразилию, Токио и Германию. Выступаю довольно хорошо: два четвертьфинала и один полуфинал. А что папа? Оказалось, что подписанные бумаги ничуть не отбили у него желание контролировать мою жизнь. Он постоянно мне названивает и иногда заставляет слушать его часами. Я заключила с ним финансовое соглашение в надежде на жизнь без страха, но получила еще больше оскорблений и гадостей, чем раньше.

– Ты омерзительная шлюха, – орет он. – Позор семьи. Потаскуха.

Его звонок после моего поражения на турнире в Японии оказывается особенно злобным, и после него я думаю: «Все, с меня хватит». Мы с Энрике обсуждаем это. Он видит, что моя семейная ситуация нездоровая и разрушительная.

– Уходи из дома и живи со мной, – говорит он однажды вечером в нашем гостиничном номере.

Я понимаю, что он прав. С отцом в моей жизни я никогда не смогу ни вырасти сама, ни дать такую возможность нашим отношениям. Я соглашаюсь. Пришло время уйти.

13. Расставание, 2002

Прощальное письмо маме я начинаю писать в Москве в начале октября 2002 года. Стоит мне поднести ручку к бумаге, блокнот заливают слезы.

«Пожалуйста, прости меня, что ухожу, но мне это нужно». Я пишу эти слова и знаю, какую боль ей придется вытерпеть от отца. Я уверена, что она станет мишенью его гнева. Наверняка винить он будет нас обеих, но в эти минуты рядом с ним она будет одна. Кроме того, мне безумно грустно оставлять моего дорогого Саво. Это письмо повергает меня в страшное замешательство, и я уже не уверена, что поступаю правильно. В каком-то смысле я по-прежнему маленькая девочка, которая хочет только того, чтобы ее отец был доволен. Но в то же время мне уже 19 лет, и я поняла, что не обязана и дальше жить вот так.

Энрике решил, что мы должны уехать в ночи. Он заказывает такси в аэропорт на три утра. За три с половиной часа мы долетим до Монако. Там поселимся в его квартире.

Спать я не могу. На меня волнами накатывают беспокойство и сомнения. В 2:55 мы выходим из номера, и Энрике берет меня за руку. Проходя мимо маминой комнаты, я подсовываю письмо ей под дверь. Мое сердце разбито. Уже по пути в аэропорт меня накрывает чувство вины, и я не могу поверить, что действительно сделала это. «Что дальше? – думаю я. – Он будет звонить? Или приедет за мной?» Я знаю своего отца и его непоколебимость, его одержимость моей карьерой и мной. Одна мысль о том, что он приедет за мной, приводит меня в ужас. Но я чувствую и собственную решимость больше не позволять ему разрушать мою жизнь и помыкать мной. Я убеждаю себя, что неспроста больше никогда не хочу возвращаться домой и видеть его – значит, все действительно уже не лезет ни в какие ворота.

Я обустраиваюсь в квартире Энрике, но нам практически сразу нужно лететь на турнир в Германию. Я заявлена на Porsche Grand Prix в Штутгарте на юге страны.

Ситуация, в которой я оказалась, совершенно мне незнакома. Рядом со мной Энрике, но это мой первый турнир, когда отец не руководит моей игрой, будь то из-за ограждения у меня за спиной или по телефону через океан. Смогу ли я так? Буду ли в порядке? Я не уверена. Я не могу выкинуть из головы картину, как мама передает папе мое письмо. Я представляю, как он брызжет слюной от ярости, орет, что мы с мамой проститутки, срывает весь свой гнев на нее. Эти мысли вертятся у меня в голове по кругу, и я изо всех сил стараюсь их отбросить, чтобы нормально настроиться на свой матч первого круга. Мне играть с Татьяной Пановой из России, и после разминки ко мне в раздевалке подходит сотрудница WTA.

– Елена, твой отец здесь, – говорит она. – Он тебя ищет.