Несломленная

Миновав аллею, привычно свернула направо, обогнув здание новомодного банка. Лаконичная зелёная вывеска зазывала взять ипотеку под небывало низкий процент. Много лет назад на этом месте стояла полуразвалившаяся заброшенная столовая. Будучи маленькой любила наблюдать с балкона родительской спальни, как дворовые мальчишки прыгали по проржавевшей крыше, так и норовя провалиться в проломанные временем и вандалами пробоины. Теперь это здание стало просто не узнать. Время идёт, жизнь потихоньку меняется.

Перейдя дорогу, сердце уже привычно ёкнуло: напротив серой стеной возвышался дом моего детства. Выкрашенные разными цветами наличники окон, выстиранное бельё на верёвках… здесь будто даже воздух становился другим: более теплым, с ароматом бабушкиной выпечки и сонной осени… На кухне горел свет. Я представила, как мама сидит там сейчас за столом с вышитой скатертью, потягивая травяной чай. Совсем одна, в стенах огромной четырёхкомнатной квартиры. В тишине. Каждый раз я порывалась свернуть, постучать в знакомую дверь… и каждый раз проходила мимо. После моего возвращения мы виделись лишь однажды, и как бы я не хотела попробовать сделать ещё один шаг навстречу, пока не могла себя пересилить.

Может быть, пройдёт ещё немного времени и тогда… Может быть. Любая рана в конце концов затягивается…

Свет потух. Черная глазница окна слилась с десятками ещё точно таких же.

Музыка в плеере закончилась, а я шла по тротуару, даже этого не замечая, погруженная в свои мысли. Резкий сигнал заставил буквально подпрыгнуть на месте. Мамонов, проезжая мимо, помахал рукой в мутное окно своей старенькой «Нексии». Улыбнулась против своей воли, вспомнив инцидент в гостинице. Да уж, сюжет как из плохой комедии. Но, судя по фото в социальной сети, где Кирилл гордо приобнимает за располневшую талию любовь всей своей жизни — Журавлёву — всё у них хорошо. Милые бранятся — только тешатся. Да и не было у нас тогда ничего…

В кармане завибрировал мобильный. Сняв тонкие вязаные перчатки, достала аппарат. Лаврова.

— Привет, Саня, ты уже дома?

— Почти, скоро подхожу…

— Слушай, мне тут риелтор знакомая позвонила: на Путиловской, через дорогу от твоего дома, поняла, да, продается квартира. Двухкомнатная, небольшая, с хорошим ремонтом, встроенной кухней. Всё как ты хотела, в общем. Там пока мужик живёт, ещё не съехал, но уже на чемоданах. Одинокий мужик, кстати, и не старый — всего пятьдесят лет…

— Галь, ближе к делу, — с улыбкой перебила я.

— Вот не хочешь ты судьбу свою заново строить! Свет клином что ли на нём у тебя сошёлся…

— Галь, я сейчас трубку положу!

— Ладно, короче: отдаёт задарма совсем, уезжает куда-то в Израиль на ПМЖ к новому году, поэтому решение нужно принимать как можно скорее. Олька, ну, риелтор, попридержит для тебя квартиру, если захочешь. Ну там хатка реально загляденье! Ты когда в наследство вступаешь?

— Через пару недель.

— Ну вот, отлично! Оперативно продашь дядькину трёшку в Москве, и купишь здесь, как хотела. Ну что, договариваться с Олькой? Работа рядом, парк, и от меня недалеко, будем друг к другу на чай бегать. С коньячком, — хихикнула подруга, совсем как подросток.

— А давай! — воодушевилась я, проникнувшись Галькиным энтузиазмом. — Можно уже сегодня после восьми сходить посмотреть. Идёт?

— Идёт! Сейчас позвоню и договорюсь.

Распрощавшись, сбросила вызов. Оперативно она. Только недавно о своих планах рассказала, как она мне уже и квартиру нашла, и замуж выдала в придачу. Просто идея фикс меня кому-нибудь пристроить: «Негоже такой красотке сопли распускать! Найдём тебе мужика, и получше всяких там питерских мажоров».

Вспомнила Гальку и на душе стало теплее. Вот так бывает: в школе дружили, потом жизнь развела, а спустя столько лет снова сблизила. Немного постаревших, с ворохом проблем и жизненных неурядиц, одиноких… а в душе все равно всё те же шестнадцать. Конечно, я её за всё простила. Мы были глупыми детьми, домашними девочками, взращенными бабушками-наседками. Да и на что обижаться? На то, чтоб взболтнула она что-то там когда-то. Нет, всё давно в прошлом, а прошлое нужно отпускать. Сейчас Галька единственный человек в этом городе, с кем мне было по-настоящему комфортно.

Мысль о подвернувшейся квартире подняла настроение. Хорошо, если понравится, останется дело за малым: получить наследство от дяди Жоры. Именно дяди, не иначе. Не могла я принять мысль, что он мой родной отец, ну вот никак.

В июне ездила в Москву, чтобы уладить вопрос с наследством, Лев Дмитриевич — старый товарищ дяди Жоры и его доверенное лицо — передал мне кое-какие личные вещи дяди, отправленные посылкой из Тель-Авива: одежда, МакБук, швейцарские часы, ещё какие-то мелочи, но самым главным открытием для меня стал потрёпанный кожаный бумажник. Нет, не хрустящие купюры, а чёрно-белая фотография в потайном кармашке портмоне. На нём маленькая девочка, лет пяти: две кривые косички, насупленный взгляд, тонкие ножки в собранных на коленях колготках. Я.

Он знал. Знал, и молчал все эти годы.