Несладкая жизнь

Блондинки в люрексе захихикали. Охранник с тяжелым вздохом возвел глаза к темнеющему московскому небу. А потом все-таки снизошел до того, чтобы взглянуть ей, Насте, в лицо. И уже нормальным человеческим голосом, с нормальной, приветливой даже улыбкой, сказал:

– Дорогая, шла бы ты отсюда. Я все понимаю, но… ничего не получится. Я же насквозь вижу таких, как ты. Поэтому меня здесь и держат. Поживи немного в этом городе, научись одеваться и правильно себя держать, купи приличную обувь и не пользуйся общественным транспортом, заведи нужные знакомства… и вуаля – я приподниму эту бархатную ленточку для тебя. Ну а пока… Так, посторонись, мне надо работать!

* * *

Толстуха.

Давид поморщился, словно от внезапного приступа мигрени. Девушка сидела на краешке его постели, она была почти раздета и возбужденно болтала о пустяках, время от времени дотрагиваясь до его бедра ладонью. Казалось, ей до сих пор не верилось, что он действительно тот самый Давид Даев, что именно он обратил на нее внимание в чилл-ауте клуба «La-La» и так запросто с ней познакомился, оплатил ее счет, да еще и пригласил к себе, да еще и настойчиво целовал на заднем сиденье авто!

Ее болтовня казалась Давиду очаровательной еще полчаса назад, но теперь, когда он увидел ее тело… Парадокс мужского восприятия мира – теперь девица казалась ему полной дурой.

Там, в клубе, на ней был корсет. Настоящий жесткий корсет, не из арсенала фетишиста, а скорее из костюмерной исторического блокбастера. Плюс сетчатые чулки, пышная шифоновая юбка, алая помада, тугая кудряшка вместо челки – все это было так старомодно и странно, так нарочито, но так сексуально! Она была такой улыбчивой, с таким продуманным кокетством взмахивала ресницами, так мило поводила покатым плечиком, что он повелся. Решил, что перед ним девушка с изюминкой, а не банальная клубная телка, которая носит в сумке презервативы ultra thin и стреляет глазами по сторонам в поисках того, кто оплатит ее виски-колу.

И вот теперь выясняется, что образ ретро-путаны – это единственный возможный вариант скрыть досадное изобилие сливочной плоти! Все эти дрябловатые складки, обвислости, которые он в женщинах терпеть не мог!

А девушка даже не замечала, какое впечатление производит. Казалось, она вообще ничего не замечала вокруг. Она была на волне концентрированного самолюбования, в каждом ее жесте чувствовалась кокетливая продуманность.

Ее поддерживающий бюстгальтер скрывал грудь, похожую на арбузы с бахчи. Крупные коричневые соски торчали, как две вишенки. Въедливый глаз Давида заметил беловатые полоски растяжек, такие же были и на ее дебелых ванильных боках.

– Ну что ты сидишь сам не свой, – она наконец обратила внимание, что с Давидом происходит что-то не то. – Разве для этого ты меня сюда позвал?.. А подруги говорили, что ты в этом деле зверь. Не заставляй меня думать, что ты им заплатил за рекламу.

И тогда он не выдержал. Молча поднялся с дивана, сгреб ее в охапку – девчонка даже не поняла, что случилось, и довольно завизжала, предвкушая дикий секс, – оттащил к двери и вытолкал вон, прямо в чем мать родила. И сразу же ему стало легче, будто в комнате только что прошла гроза, и воздух стал похожим на кислородный коктейль.

– Пусти меня! Пусти, идиот! – она колотила кулаками в дверь. Не очень, наверное, комфортно стоять в чужом подъезде голышом.

Давид поднял с пола ее вещи, смял их в большой разноцветный ком и выбросил в окно. Дольше всего летела юбка – подхваченная ветром, она была похожа на экзотическую медузу.

А ночь только начиналась.

* * *

Домработница Шмаковых, Анюта, была бойкой девушкой из Харькова.

Энергичная, миловидная, ладненькая, с собранными в аккуратный пучок обесцвеченными волосами, она носилась по дому, как многорукий Шива, умудряясь быть полезной и незаметной одновременно. Никто не знал (а Настя однажды случайно увидела), что под фиолетовым форменным халатиком Анюта носит расшитый блестками полупрозрачный топ и вульгарную синтетическую юбчонку и что в пупке ее тускло поблескивает фальшивый брильянт. Перед хозяйками Анюта тушевалась, говорила мало, смотрела в пол и прикидывалась паинькой, зато к Насте сразу же почувствовала классовое сочувствие и, как следствие этого, возжелала немедленного сближения.

Однажды (Настя уже три дня трудилась у Шмаковых) она вошла в кухню, бесцеремонно порылась в холодильнике, извлекла десятипроцентный козий сыр дорогущий, купленный специально для соблюдающей диету Оксаны), уселась на краешек стола и принялась есть, откусывая прямо от брусочка. Исподлобья внимательно изучала Настю, словно проверяя, как та отреагирует – возмутится ли халатным отношением к хозяйскому добру или спустит на тормозах?

Настя промолчала.

Ей было не до наглой домработницы – она собиралась запекать утку по рецепту из журнала «Гастрономъ». Оставаясь наедине с каждым новым рецептом, она чувствовала себя взволнованной девственницей, которую продали на невольничьем рынке, и теперь ей придется целиком положиться на Божью милость.

Анюта же истолковала деликатность поварихи как хороший знак.