– … Цар-рь, царь батюшка! Представление о хр-ристианском государ-ре как помазаннике Божием несовместимо с ассиро-вавилонским представлением о царе как земном боге. Нам, истинным патриотам, новый Сталин без надобности, тем более он инородцем был! Власть, опирающаяся на Абсолют, ставит себе самоограничение в этом Абсолюте, – вещал Николай Иванович, аж глаза прикрывая от удовольствия, а потому не замечая, как невзрачный сине-белый листочек перемещается в карман гуровской куртки. – И не будет на Руси тирании ни коммуняк поганых, ни дерьмократишек ублюдочных. И заживет народ пр-равославный под властью самодержавной, под дланью цар-рскою, всем нехристям на удивление. Я об этом поэму пишу. Без хвастовства скажу – гениальную! Вы хоть и из милиции, а вроде бы понимаете, что к чему, судьбами отечества многострадального интересуетесь. Вот я вам сейчас отрывок из поэмы своей прочитаю.
– Давайте как-нибудь в следующий раз, – возразил Гуров, – дела, знаете ли. Интуиция мне подсказывает, что мы с вами еще встретимся. А сейчас – позвольте откланяться.
… Вовсю начинались ранние зимние сумерки. Уличные фонари пока не горели, и нарождающийся серп месяца четко проступал в светлом еще небе. Воздух, казалось, приобрел нежную сиреневую окраску, как на полотнах французских импрессионистов. Такое увидишь – если умеешь видеть! – только зимой…
Вот это художники были, подумалось Гурову, не чета новоявленным Репиным.
Но пора было отставить лирику до лучших времен, поэтому, помня о том, что родное управление работает круглосуточно, он сначала забежал к районщикам.
– Меня не интересует, как вы это обеспечите. Как угодно. Но я требую, поверьте, имею я на это соответствующие полномочия, чтобы завтра утром, да-да, к девяти часам все соседи Воробьева по коммуналке были здесь, – предельно раздраженный тупостью зама райотдела по оперчасти, Лев буквально сметал все возражения. – Детренированностью это называется, майор! Совсем мышей не ловите. Мать вашу, нельзя же так, вы оперативник или кто? Там еще три комнаты, в коммуналке этой, кроме воробьевской «студии». Трое соседей, и каждый из них должен сегодня же (ничего, что поздно) получить повестку под расписку. Воробьева, скорее всего, в квартире уже не будет, а если будет, то ваш сержант вручит остальным жильцам коммуналки повестки так, чтобы он этого не заметил. Пусть постарается. Основания для вызова? Господи, это мне вас учить, опытного районщика… Допустим, анонимка поступила к вам в отдел, что по такому-то адресу торгуют наркотой. Так вот, сидит завтра ваш сотрудник и задает жильцам оклеветанной гнусным анонимщиком коммунальной квартиры вопросы произвольного уровня идиотизма. Якобы из-за этой писульки. А я скромно, без полковничьих погон, прочих знаков различия и регалий сижу рядышком. Но в разговор изредка встреваю. Вам все понятно, майор, или мне придется просить генерала Орлова, чтобы он вас убедил?
Не пришлось. Умел полковник Гуров убеждать, коль нужда подпирала.
До управления он добирался еще сорок минут, зато, отдав свою незаконную добычу – глянцевый листочек сине-белых цветов – криминалистам управления, уверив их в небывалой срочности задания, Лев наконец-то отправился домой. Нет, сегодня он заслужил что-нибудь повкуснее, чем магазинные пельмени, пусть уж супруга расстарается. Время вот, правда… Нормальные люди уже десятый сон смотрят.
ГЛАВА 11
Скромно сидевший в углу кабинета райотдела Гуров поглядел на часы. Время подходило к одиннадцати, а это означало, что Крячко вот-вот появится в управлении, так что пора заканчивать работу с соседями Воробьева по коммуналке и быстренько лететь на встречу со Стасом, благо сегодня он с машиной – верный «Пежо» дожидается внизу. Не знает несчастный автомобильчик, что за участь ему предназначена в интересах дела. Но это – ближе к вечеру, когда Набоков поедет домой, в район метро «Новые Черемушки». Сейчас необходимо срочно увидеть Станислава. И не только его – то, что он услышал сегодня, настолько важно, что пора докладывать о результатах Петру.
Районщики верно восприняли его вчерашнюю накачку, постарались, и все три повестки были вручены. Под расписку, как положено. С девяти утра начался спектакль: все трое жильцов соседних с воробьевской «студией» комнатушек коммуналки знать не знали ни о каких наркотиках и анонимках, а придумать что-то более оригинальное просто не было времени.