Несколько зеленых листьев

Миссис Блэнд, казалось, пришла в замешательство, даже несколько возмутилась вопросом, поэтому Эмма не стала настаивать на ответе. Конечно, больные есть, всегда и везде.

Заглянув в полуоткрытую дверь больницы, она решила было зайти и принять посильное участие в таком приятном действии, из которого до сих пор была исключена. Но, припомнив свои обязанности социолога-наблюдателя — необходимость смотреть на все со стороны, не вмешиваясь, — ушла, размышляя над тем, что увидела. Здесь явно есть материал, который следовало бы взять на заметку.

4

«Август 1678 года, — читал Том Дэгнелл в дневниках Энтони à Вуда. — Первого числа этого месяца принят указ о захоронении покойников в шерстяной одежде».

От одной только мысли быть похороненным в августе в шерстяной одежде становилось как-то не по себе, но весенним утром в холодной комнате, окно которой смотрело на заброшенные могилы, она вызывала весьма приятное чувство. Дафна поставила рядом с окном керосиновый обогреватель, но от него больше исходило запаха, чем тепла. Интересно, подумал Том, сколькие из его прихожан были похоронены в шерстяном? Не так уж трудно выяснить это из записей в приходских книгах, разумеется. Такого рода дело он мог поручить одной из своих энергичных помощниц из соседнего поселка, а то и мисс Ли и мисс Гранди. Небольшое приятное поручение. Нынче, конечно, этого правила не придерживались — хоронили, скорей всего, в одежде из искусственных тканей — акрила, куртеля, терилена или нейлона, но только не из простого хлопка или шерсти. Тут напрашивается сравнение. Затем он вспомнил, что мисс Ликериш, выкопав могилу для мертвого ежа, закутала его тельце в ручной вязки шерстяной свитер, купленный на распродаже. В эту минуту в комнату вошла Дафна. Она принесла кофе и сказала, что утром видела в больнице мисс Ликериш.

Зачем это Дафна ходила к врачу? — мелькнула у него мысль. Следует ли выказать братскую озабоченность? Лучше, пожалуй, не спрашивать, вдруг это какое-нибудь женское недомогание, и вопрос только приведет обоих в смущение. Больной она вроде не выглядит, и сейчас смотрится весьма неплохо, оживленно повествуя о новом молодом докторе, которого находит просто очаровательным.

— Гораздо лучше доктора Геллибранда, — добавила она.

— Не может быть, — возразил Том. Он был уверен, что старый доктор должен по-прежнему занимать в их общине ведущее положение, равное с ним или даже выше его собственного.

— Доктор Шрабсоул спросил меня, не хочу ли я попробовать транквилизаторы, — с гордостью сообщила Дафна.

— И что ты ответила?

— Извини, не могу сказать. Беседа между врачом и пациентом носит конфиденциальный характер. Как исповедь.

— Разумеется. Прости, что спросил. — Тома, как младшего брата, поставили на место, а сравнение с исповедью было напоминанием о том времени, когда Том пытался — весьма неудачно — приобщить своих прихожан к посещению исповедальни.

Дафна, конечно, не могла заменить ему его жену Лору, но он был женат так недолго, что его брак был похож на сон. Он редко вспоминал о ней, не помнил даже цвета ее глаз. Теперь он понимал, что после смерти Лоры ему следовало жениться, но не успел он, оставшись одиноким и совершенно беспомощным, оглядеться и решить, что нужно делать, как явилась Дафна с явным намерением выполнить свой долг. Она попыталась наладить хозяйство в приходе, предоставив ему возможность продолжать занятия историей, которые, как выяснилось, ничего значительного из себя не представляли. Когда он гулял по рощам с Лорой, то едва замечал и мало интересовался остатками средневекового поселения… Теперь же он был одинок да еще мучим чувством, что испортил жизнь Дафне, ибо, хотя она и ездила ежегодно в Грецию, оставить его насовсем и не помышляла.

— Он измерил мне кровяное давление, — продолжала Дафна.

— Да? — Том не знал, выразить ли ему озабоченность или поздравить Дафну, ибо доктор Геллибранд обычно давления не мерил.

За дверью кабинета послышался какой-то стук. Миссис Дайер, которая ежедневно приходила к ним убираться, явно была чем-то недовольна. «Не женщина, а мегера», — подумал Том, набираясь мужества перед ее появлением.

В комнату вошла миссис Дайер, мрачного вида особа в брюках и шляпе, которую снимала только либо на торжественных мероприятиях в общинном Зале собраний, либо — надо полагать — когда ложилась спать, либо под воздействием особенно сильного чувства. Тому виделось нечто несообразное в сочетании шляпы с брюками, по крайней мере шляпы именно такого фасона, но в чем состояла эта несообразность, он определить не мог.

— Доброе утро, миссис Дайер, — поздоровался он, как ему казалось, приятным, ободряющим голосом. — Я только что прочел, что в старое время людей следовало хоронить в шерстяной одежде.

— Ничего про это не знаю, — отрезала она. — Сроду такого не слышала.

— Конечно, конечно. Это было в семнадцатом веке, а точнее, в конце семнадцатого века, — продолжал Том. — Энтони à Вуд говорит об этом в своих дневниках.

Она подозрительно оглядела лежащую на столе у Тома книгу.