НеСказка. Никто. Нигде. Никогда

Только ходит Джей все сам не свой. Такой же печальный и хмурый. Игорь следит за ним, глаз не спускает. Асаны разные принимает для гибкости мышц и бодрости духа.

Так лежит однажды в позе плуга, как глядит – надвигается снова гроза. А пред нею издалека запыхавшись мчится Барс Нежный. Шерсть бежевую из нитей шелка теряет. Видать что-то важное его подгоняет, коль не щадит красоты своей:

– С донесением к тебе, Солнцеликий, разреши обратиться! – простирается, оземь трясет усами.

– Что стряслось, не тяни! – пружины мышц главный Кот заряжает в обойму с готовностью выстрелить.

– Явился у дальних ворот сейчас гость. Я дюже бросился, думал паук. Какое там! Сам Вельзевул со скорой вестью: грядет беда. Мухи в зоне сей исчезают без следа и чести. Что одну, что полчищем в двести, отправлял он сюда проведать – ничерта. Тишина. Пустота.

– Что за страсти, сам Вельзевул! Ему то что дело до аномальной зоны? Разве что проворачивал здесь делишки свои… Ох уж эти короли. Как помочь, так мы гордые, а когда пропадают подданные…

– Что же делать, Отче?

– Нам – булаты точить. Тебе – относить Ваалу благодарность мою и низкий поклон за крылатый погост. Скорей и сам возвращайся на пост. Ожидаем ночи.

С предчувствием прочным битвы Рыжий спустился под землю за помощью.

К полуночи – девять котов с Игорем во главе – на исходных точках. Стерегутся дыры, пороги, щели, да окна с дверьми. Домовой со свитою – над людьми под крышей. В подземелье – кроты с ежами под эгидой ТинПу.

Все вокруг стихло. Черная тень размеров огромных помрачает свет от луны. Из-под полы выступает черный якорь с шипами. Чу, то не якорь, а лапа! Вот вторая, уж третья, четвертая. Восемь, словно краны. И все разом вытягивают на поверхность… Голову женщины. Волосы-то длинные черные, тело – центнер рыхлого месива под жесткой шерстью. Явилась в эпицентре Она:

Черная вдова, колдунья, кого и боялась молва. Зрачки акулы заместо глаз с белками. Ядовитые жала клыков змеиных торчат из пасти беззубой. В ночь вальпургиеву и то – девиц с копытами краше встречаешь! А из-под чресел-то идолища чавкающего расползаются змеи и пауки. Недовольна Ваала сестрица, что аномалия теперь заполняется светом. Хочет вернуть все назад и брыкаться между мирами под ликами разными.

Подбирается к Джею вдова все ближе. Но тот спит. Не слышит, как смерть над ним нависает. Испускает Поганая нитей сеть. Паутина её, ведь прочнее стальных канатов из-за токсичных ядов для нервной системы.

– Спи, – приговаривает паучиха, да лихо заворачивает одурманенного в кокон. – Вот и нашел ты покой, – нависает, клыки разверзает навстречу артерии.

– Умри в пустоте, ату их всех, братья, – бросается Игорь на голову идолища.

Пищит поганая, сопротивляется дружине Солнца.

Барс Нежный распарывает кокон, бросается ей в горло. Домовой стелит дым, прикрывая всем спины. Оракул вместе с Химерой рассекают ей брюхо напополам. Кроты с ежами пищат, укрощают сноп змей с пауками. Пир обещает быть пышным, запасов-то на год вышло.

Труп паучихи сбросили тут же в чистилище под выгребной ямой. Сеть ядовитая истлевает, на теле Джея исчезает. Оставляет лишь нити кошмарного сна за собой. Солнцеликий укладывается над его головой, лапой касаясь незримого ока:

– Живи, Джей, живи…

Под утро герои кошачьего племени прикорнули…

Через несколько недель возвернулась с дороги дальней посланница – Пессимея. Рыжий Кот её принимает радушно, будто прошло три сотни лет. Пустое темя несет с собой странную весть.

– Вот что передали тебе, Солнцеликий. Когда время наступит, явится к нему и мышь. А пока нужно ждать. Доколе – неизвестно. Но золотое напыление на Яйце его все плотнее. Дело теперь за тобой.

Поклонился Кот сестре пестрой в лапы, та ответила, да с порога – скрылась по домашним заботам.

– Ну, что ж. Пора звать Одиссея.

А Химера в то время вернулась беременная на последнем месяце. И в тени развесистой яблони ждала потомства. Час настал, объяли схватки мамашу, поспешал к ней и Джей. С юности был он акушером всего племени:

– Ну, ну, милая, тужься, дыши.

Вот уж вперед показалась головка крупная. Да золотая со спутником месяца на высоком челе. Первый – самый большой. А за ним вдруг полезли… Мать честная! Циклопы! Все, как один. Никто не выжил средь них.

– Раз ты Первый, то Одином нареку тебя. Как верховный Бог скандинавский. И раз уж один остался, то Единый.

Как произнес сие, Химера слезу пустила, на сына взглянула, да Дух испустила. Миссия завершена. Пригорюнился Джей, прижал Единого к груди своей со шрамом и заплакал.

– Джей, послушай, – Рыжий сел рядом и лапу брату положил на плечо.

– Твою мать, говорящий Кот! – испугался Джей, закричал, чуть было не выронил Единого Одного.

– Не ори, а послушай! Ну же, сядь, успокойся! Взгляни мне в глаза.

Все еще дрожа опустился под яблоней Джей на землю. А как только взглянул на кота своего, прояснилось в нем все вдруг с самого-то начала: от времен сотворения до поры рождения Единого.

– Посмотри на них.

Лапой, которой от матери достался нежный цвет лотоса, Рыжий обвел всех собравшихся.