Нерушимый 7

— У меня голова отродясь не болела, — пожаловалась она. — Вообще никогда!

Мы вышли с другой стороны аэропорта, чтобы ожидающие журналисты и зеваки не досаждали. На стоянке недалеко от главного входа для отвлечения внимания стоял яркий автобус и оттягивал внимание на себя. Здесь же было небольшое оцепление и массовка из красивых девушек, бросавших футболистам астры, а также родственники и друзья клана, ответственного за встречу иностранных гостей. Настю, продававшую мороженое, я тоже увидел в окружении разновозрастных отпрысков. Ну и «свои» журналисты тоже были. Проходя мимо одного, я считал недовольство тем, что он заплатил три тысячи непонятно за что.

Юг всегда славился коррупционерами. Вот и здесь первыми сфотографировать англичан смогли те, кто дал на лапу. И не факт, что самому Радину, он без поддержки вышестоящих чиновников вообще никто.

Массовка обступила футболистов. С ними фотографировались, брали у них автографы, и пока все не получили свое, никто в автобус не сел. Ну и позорище! Рука сама к лицу тянулась, я не удержался, сделал пару снимков — чтобы Тирликасу показать.

Гнать надо руководство поганой метлой!

Машина «скорой» подъехала раньше, чем последние игроки «Кардиффа» вошли в автобус. Фельдшер помог Энн подняться в салон, покосился на мня недобро, но прогонять не стал — получил распоряжение сопровождающему не мешать.

Врач, предпенсионного возраста мужчина в круглых очках, уложил девушку на кушетку, оттянул веки, посветил в зрачки, поинтересовался:

— По-русски говорите? — Она кивнула. — Где и как болит?

Девушка приложила руки к голове и ответила:

— Резкая пульсирующая опоясывающая боль. Усиливается, когда двигаюсь, и — от яркого света.

— Головокружение, тошнота?

— Немного.

— И сейчас болит?

— Когда лежу — особенно сильно. — Она села и выдохнула. — Усиливается ночью. Шестой день мучаюсь.

Глаза врача за толстыми линзами стали, как блюдца.

— Что с ней? — спросил я. — Мне нужно знать.

— Не имею представления, — ответил озадаченный врач. — После МРТ станет ясно. — Он обратился к Энн: — Были ли травмы накануне?

— Нет. Ничего не пила, не употребляла, не курила. И голова не болела вообще никогда.

— Счастливая, — прокомментировал врач одними губами, отвернувшись.

Он хотел побыстрее отвезти капризную девчонку в неврологию, и пусть другие с ней нянчатся: люди нуждаются в помощи, а у этой, видите ли, головушка заболела.

Если бы я не знал Энн раньше, тоже подумал бы, что девица прикидывается, чтобы привлечь к себе внимание, но я помню ту Энн, собранную и подтянутую. Эта выглядела так, словно она много суток не спала, впрочем, так оно и было, и меня беспокоило ее состояние.

Как обычно, наша встреча пошла наперекосяк и совершенно не так, как я рассчитывал. Придется теперь спасать красавицу от коварной мигрени.

Больница находилась за городом. Отделения, двухэтажные здания, которые еще царя помнили, на отдалении друг от друга купались в зелени шикарного парка. Тут все было так, словно это не больница, а санаторий: вот тебе даже фонтан прямо напротив неврологии, в окружении магнолий с набухшими бутонами.

— Сама дойдешь? — спросил врач будто бы с упреком.

Энн было так плохо, что она не заметила издевки, я вытащил ее чемодан, помог ей вылезти из салона и кивнул врачу:

— Спасибо за помощь.

Он закатил глаза и отвернулся.

У порога нас уже ждала кругленькая молодая медсестричка-армянка, нервно перетаптываясь. Посмотрела на Энн, как на инопланетянина, и на ломаном английском поинтересовалась, как гостье нравится Ялта. Английский ее был так плох, что Энн улыбнулась и ответила по-русски:

— Очень красиво. Сударыня, проводите меня, пожалуйста, к доктору, у меня очень болит голова, кажется, что она вот-вот взорвется.

— Может, каталку? — заискивающе поинтересовалась медсестра.

— Нет, спасибо, сами доберемся, — ответила Энн.

— Идите за мной! — девушка сделала приглашающий жест.

В отделении все стояли на ушах. Шутка ли — внезапно на них обрушилась настоящая англичанка! Высыпали всем коллективом, чуть ли красную дорожку перед Энн не постелили. Как же бесит это обезьянничество! Будто крепостные перед барином.

— Ее зовут Анна, она отлично говорит по-русски, — пресек подхалимаж я. — И давайте сразу на МРТ, ей плохо.

И снова они засуетились, облепили Энн, оттеснили меня в сторону и уволокли ее на диагностику. Я вошел следом. Пока Энн укладывалась на стол, ей помогали две женщины, молодой врач протягивал стакан воды. Так и хотелось крикнуть: «Отставить безобразие! Разойтись!» — но я сдержался.

Зажужжал «ксерокс» МРТ. Энн закрыла глаза, и на ее голову опустилось подобие огромного шлема. Диагност вперился в экран, подперев подбородок рукой. Отксерив Энн, шлем поднялся, диагност прищурился, изучая результат, надел очки. Попросил нас подождать в коридоре, а сам созвал целый консилиум из пяти человек — боялся ошибиться, опозорить советскую медицину. Как там его зовут? На табличке, стоявшей на столе, было написано: Александр Краснов.

Мы вышли в коридор, встали у стены. Энн на стала садиться на диванчик, придвинулась, обняла меня и положила голову на плечо.