Военкомат я покидал в полном раздрае. Да, Иосифович прав, я мечтал доказать всему миру, что в России… то есть в СССР есть футбол, и вот мне преподнесли мечту на блюдце. Даже не пробившись в вышку, я еду в Европу! Но не так это должно было случиться!
Но что меня ждет в новой команде? Как без меня справится «Титан»? Только сейчас я понял, что не мыслю жизни без своей команды, где все парни мне как братья. Но ведь, в конце концов, не понравится — вернусь, мне слово офицера дали, и это не мое решение, я не по своей воле бросаю команду. Только бы успеть сказать парням, что мне предстоит. Будет совсем некрасиво, если они из газеты узнают о моем уходе, а не от меня.
Команду я перехватил на выходе из стадиона. Меня сразу же окружили, со всех сторон посыпались вопросы — что, мол, и как. Я молча вручил Санычу повестку и вдруг понял, что не могу откровенно ответить на безмолвный вопрос в его взгляде, потому сказал частичную правду:
— В долбанном указе есть подпункты, по которым я попадаю под призыв. Мне поставили условие: армия или «Динамо».
Все помрачнели. Димидко потупился, протянул руку:
— Поздравляю, это огромный шаг в твоей карьере.
Погосян и Микроб смотрели под ноги. Ветераны стояли молча. Только на лице Жеки читалась неподдельная зависть.
— Я не хочу уходить из команды, — сказал я, наблюдая, как меняются лица парней, в глазах загорается надежда, — и сделаю все возможное, чтобы как можно быстрее вернуться.
Димидко грустно улыбнулся.
— Два года тебе «служить» — что ты сделаешь?
— Сделаю. Как умудрился сделать, когда сидел в СИЗО, а там ситуация была куда более безвыходной.
На Жекином лице проступило непонимание: как же так — не хочет? Вот я — хочу! Вот бы мне на его место!
Я уточнил:
— Обещаю сделать все возможное, чтобы вернуться в команду ко второму кругу.
Мне никто не поверил. Но им нельзя было знать того, что знаю я.
Увлеченные раздумьями, мы не заметили подошедших телевизионщиков. Обернулись на звонкий девичий голос:
— Здравствуйте!
Ярко накрашенная брюнетка, стриженная под мальчика, держала в руках микрофон и смотрела на нас, круглый невысокий оператор устанавливал камеру.
— Как здорово, что я застала «Титан» полным составом! Можно задать пару вопросов и прояснить ситуацию?
Димидко вскинул руку и отвернулся.
— Потом.
Оператор направил камеру на меня, а журналистка словно не услышала Сан Саныча, обратилась ко мне:
— Меня зовут Ольга, первый михайловский канал. Сегодня появилась информация в «Советском спорте», что Александр Нерушимый переходит из «Титана» в «Динамо». Как вы это прокомментируете?
«Оперативно сработано, — подумал я, снова ощутив себя мячом на футбольном поле. — И правда ведь врать не придется». Теперь из меня будут делать жертву режима. Что ж…
— Это беспредел, — сказал я, вытащил из сумки повестку, приблизил к камере. — Вот снимайте. Я перехожу в «Динамо» не по своей воле. Мне поставили условие: или два года в армии, или — «Динамо».
Журналисты принялись радостно снимать, парни оживились, столпились за моей спиной — прямо маленький митинг получился. Я продолжил:
— До сегодняшнего дня я думал, что живу в свободной стране, где соблюдаются законы, но это — настоящий беспредел. Они даже не попытались со мной договориться по-хорошему, поставили перед фактом! Хотя весенний призыв давно закончился.
— А если попытались бы договориться, каковым было бы ваше решение? — спросила журналистка.
— Я бы отказался, потому что «Титан» — не просто команда, это моя семья. Я хочу обратиться к болельщикам «Титана»: ребята, вы лучшие болельщики на земле! Все наши выигрыши — благодаря вашей поддержке. Десятого мая мне надлежит явиться в военкомат. Обещаю сделать все возможное, чтобы поскорее вернуться в команду! Я верю, что справедливость восторжествует. С вашей поддержкой, с поддержкой честных журналистов, надеюсь, мы победим генеральский беспредел!
Димидко позади меня зашипел:
— Что ты несешь? За решетку захотел?
Я обернулся и сказал:
— И вы не молчите! Пока все молчат, будет твориться такое в стране!
Вперед выступил Левашов и, сверкая глазами, на полном серьезе воскликнул:
— Свободу Нерушимому! Нерушимого — назад в Титан!
Димон может поднять волну среди болел. Эх, знали бы «титаны», что сейчас они невольно разыгрывают сценарий тех самых генералов!
— Мы этого так не оставим! — вскинул голову Микроб. — И добьемся правды!
— Да! — поддержал его Погосян и добавил: — О каком честном футболе после всего случившегося может идти речь?
Димидко, хоть был с ними полностью согласен, подошел к журналистам, буквально грудью на камеру кинулся, как на амбразуру.
— Пожалуйста, уходите! И не пускайте это в эфир. Парни молоды, горячи, в них говорит обида.
— Нет! — вскинулся Микроб. — Мы будем говорить!
К нему подошел Матвеич, отвел в сторону и что-то зашептал на ухо.
Ожил Федор, и это хорошо.
Ветераны, у которых были семьи, нас поддерживали молча, но ничего не говорили — и правда боялись репрессий.
Раскинув руки, Димидко погнал нас прочь, как пастух — стадо. Оператор снимал не переставая, журналистка что-то говорила в микрофон.
Чуть отойдя, Димидко высказал свое мнение: