— Занята! — крикнула Семерка и сказала шепотом мне: — Ни минуты покоя. Вот, у нас уже пять минут осталось. Есть вопросы?
— Насчет суда. Когда он будет? Меня туда потащат? Я так понимаю, справка о том, что я на работе и не присутствую по уважительной причине, не поможет откосить? У меня ведь матчи. Без меня команда проиграет.
— Тут ничего пообещать не могу. Слишком высоки ставки. Слышала только, что затягивать процесс не станут, причем объединят несколько дел — головы в ведомствах полетят только так. Причем не из-за предательства, а по причине халатности и профнепригодности, из-за того, что много невиновных пострадало. Все вопросы?
— Вроде.
— Думай, по телефону, сам понимаешь, говорить о таком нельзя. Народ все узнает только во время суда.
— Все, — подытожил я. — Пойдем на допрос, может, быстро отстреляюсь и успею немного поиграть.
Быстро отстреляться не получилось. На допросе, который теперь напоминал ненавязчивую вежливую беседу, присутствовали четверо мужчин, трое в костюмах, один по форме. У меня спросили согласие, чтобы вести видео и аудиозапись, и плюс ко всему мои показания печатала секретарь, чтобы я расписался в протоколе.
Вопросы были не те, что задавала Семерка.
Как часто я контактировал с Шуйским? Что плохого он делал и что хорошего? Какие отношения у него были с Тирликасом? Поскольку знал я немного, двое в костюмах быстро потеряли ко мне интерес, и их сменил полковник в форме.
Этого интересовало, подвергался ли я насилию со стороны сотрудников КГБ, пытались ли они расследовать дело Шуйского, прислушивались ли к моему мнению. Я рассказал все, как есть: им нужно было быстро закрыть громкое дело и выслужиться, а сам думал, что вот сейчас все происходит именно так, как должно быть в идеале. Этот СССР точно с головы не гниет, а сбои идут именно на местах, что меня очень радовало.
Затем четвертый мужчина стал расспрашивать про Фарба.
Минут на пятнадцать обо мне будто бы забыли, а потом занялись деталями. Закончили без двадцати четыре. Со мной остался полковник в военной форме, Виталий Викторович Паньков. Или не военной — я это не изучал, а потому не могу так сразу сказать, какого ведомства форма. Полковник уселся напротив и сказал:
— Спасибо за сотрудничество, Александр. Вы понимаете, насколько важное дело мы расследуем, потому ваше присутствие на беседе может понадобится в любой момент. Огромная просьба: воздержитесь от поездок в ближайшие пять дней.
«Слава богине, — подумал я, — всего пять дней. Этот и следующий матчи будут дома».
— Рад помочь, — сказал я. — Но и у меня к вам будет огромная просьба. Шестнадцатого апреля у нас важный матч. Не могли бы вы не вызывать меня в этот день с семнадцати до двадцати ноль-ноль?
— Лично я приложу все усилия, — улыбнулся он. — Видел вашу игру. Талантливо. Впечатлен.
Мы пожали друг другу руки, и я направился к своему личному милицейскому такси. В принципе, к четырем я должен успеть в спорткомплекс.
Пока мы ехали, я еще раз проверил свой банковский счет: все еще заблокирован. Выругался. Скрепя сердце выставил на продажу свою машину, цену установил двести тысяч — на сто пятьдесят ниже рыночной.
Когда приехал, на ворота меня Саныч не поставил. Команды доиграли, причем Жека теперь был в основном составе, и мы отправились в тренерскую — слушать про игру наших грядущих соперников, «Кубани».
Вторую лигу мы рвали, как Тузик грелку, теперь же задачи усложнились, но я все равно был уверен, что «Титан» пробьется в вышку, только бы не мешали, по судам-допросам не таскали.
Глава 22
Теплое участие сильного богатого человека…
До начала матча оставалось два с половиной часа. Мы набились в тренерскую — напряженные и сосредоточенные. Даже Левашов с Гусаком не хохмили, и Колесо примолк. Все берегли силы для игры.
Вокруг стадиона стаей голодных волков шастали болелы со знаменами, выли и орали — поддерживали как могли. Ощущение было, что мы закрепились в ожидании интервентов, готовые залить их огнем из всех стволов, а болельщики — это наша авиация.
В последнее время Сан Саныч все больше внимания уделял тактике. Мол, тренироваться и бегать, как жеребцы, вы и сами сможете. Квадраты с вами и Древний поставит. А вот головой работать тоже надо уметь.
Обведя нас задумчивым взглядом, он сказал:
— «Кубань», как вы уже и сами знаете — команда очень непростая. Мы столько дней их игру разбирали. Почему?
Я собрался ответить, но меня опередил Жека:
— Она как бы зеркалит.
— Именно, — кивнул Димидко. — Вот поставим мы, как обычно раньше было, пять в защиту… То есть, три защитника и два края. А кубаноиды выстроятся так, что зажмут именно краёв, не позволяя им далеко отходить от своих ворот. И оттуда, с краёв, будут прорываться к нашей штрафной. А если поставим четверых, и трое в центре?
— Они, наоборот, сыграют, в оборону, — блеснул интеллектом теперь уже Погосян.