Нерушимый 5

— Какой такой «приду», Нерушимый! Ты должен быть в строю! Вот мы утром приезжаем, и к следующему матчу ты должен уже стоять в воротах!

В другой ситуации я возмутился бы его наездами, теперь же лишь улыбался. Представилось, что начался апокалипсис, из разломов в земной коре лезут адские твари, люди превращаются в зомби, а «Титан» играет, потому что тренеру на это все плевать.

— Я вообще-то в СИЗО просидел три месяца…

— Ты ж говорил, у вас там спортзал.

— Три раза в неделю, сам с собой. Это не тренировки, это так, спортивный онанизм, чтобы окончательно не атрофироваться. На сборах я не был. Короче, чую, форму потерял…

— Ты хоть знаешь, когда и с кем у нас следующий матч? — с явным упреком спросил Сан Саныч.

— Дома, шестнадцатого апреля, с «Кубанью»…

— Это звери, Саня! Зверюги просто. Монстры. И то, что игра дома — ни хрена не облегчает задачу!

На заднем фоне Михалыч попросил его не бухтеть. Донесся возмущенный голос Микроба, который вопрошал, что было бы, если бы меня вообще не выпустили.

— Короче, Саня. Чтобы завтра — на тренировках как штык! И Леню Васенцова с новеньким погоняй, а то что-то они расслабились.

— Так у вас же тренер для вратарей.

Вдалеке показались круглые фары автобуса. Часы на экране телефона показывали половину восьмого. Успею, нет, на другой конец города? Не хватало, чтобы меня загребли как нарушителя порядка.

— Фигня это, а не тренер! Ему только школьников гонять…

В салоне автобуса было темно, я поднял руку, но он не остановился, прокатил себе в парк. Прокатил, в общем.

— Ты там что? Ты слушаешь вообще?

— Саныч, отбой. У нас комендантский час, а доехать не на чем, буду такси вызывать.

Комендантский час Димидко тоже не волновал, он продолжил возмущаться моей халатностью, и я просто прервал связь.

Такси, слава богине, приехало через пять минут, и за рулем был знакомый водитель рахитичного вида, который вез меня к Семерке и восхищался «маршем Черномора». Меня он, естественно не узнал, и по пустым дорогам домчал до микрорайона, где жила Семерка, за пятнадцать минут. Взял тридцать рублей.

Осталась одна проблема: поесть, потому что с утра во рту не было ни крошки, если не считать четвертину черствого пряника и чая, которым меня поили в МВД. На то, что у Семерки есть еда, я не рассчитывал.

Миновав дендрарий в подъезде, я на лифте поднялся на третий этаж, шагнул к квартире № 31 достал ключ и вдруг ощутил, что поднять руку чертовски трудно, словно там вместо крови расплавленный свинец.

Провернув ключ в замочной скважине, я переступил порог, захлопнул дверь и привалился к ней. В квартире воняло застоявшимся табачным дымом, рычал в кухне холодильник — от голода, наверное. Собрав последние силы, я все-таки решил проверить, вдруг одаренные, что были в гостях, принесли чего, переступил лужу засохшей крови и отправился в кухню, где плитка тоже была изрядно замазана кровью, натекшей из избитого киллера.

Какое счастье было увидеть на столе неубранное сало и полбулки черного хлеба. И заваренный, но невыпитый кофе в турке. Я проглотил все это стоя, побрел в спальню и, не раздеваясь, упал на кровать. Сегодня я совершил побег, вооруженный налет на адвоката, предотвратил покушение на убийство и задержал киллера, а затем, после свидетельских показаний — собственное убийство, и это не считая вагона новой информации. У кого угодно мозги расплавятся.

Нервная система упала кверху лапками, как издыхающий жук. Дернулась пару раз. Перед тем, как вырубиться лицом в подушку, я подумал о том, что Семерка предупреждена об откатах, а вот Димидко завтра будет ждать. Надеюсь, что смогу прийти на тренировку…

На грани слышимости жужжал комар. Пиликал, как мой телефон, я отмахнулся от него рукой — он отлетел жужжать дальше. Затих. Потом снова зажужжал. Наконец до меня дошло, что это не комар, а телефон, давно рассвело, и надо бы ответить на звонок: Лиза, наверное, с ума сходит, что я пропал. Но сил не было. Я ощущал себя воздушным шариком, из которого вышел весь воздух.

Со скоростью улитки проползло понимание, что сегодня я худший в мире силач. То есть сил у меня нет от слова совсем. С трудом открыл один глаз, затем — второй и остался лежать лицом вниз, глядя на черную завитушку на коричневом одеяле.

Саныч распнет. Ну и хрен с ним. Спать! Или — валяться и пускать пузыри.

Видимо, прочтя мои мысли, из кухни пришла Семерка и отчиталась, громко зевнув:

— Проснулся?

Я ничего не ответил, пусть мысли читает.