Нерушимый 2

Грянули аплодисменты, а я ушам своим не поверил и мысленно перекрестился. Он же умер! Или… Его точно убили намного позже 1991-го, но все же раньше 2023. В этом мире, возможно, его убийц прихлопнули раньше, или они погрохотали на Колыму. Стало жаль, что это не Цой. Но Круг — в СССР? На официальном мероприятий… Да уж.

Михаил Круг выплыл из темноты — в костюме, при галстуке, с микрофоном. Совершенно седой, но — с неизменными усиками, и голос его, узнаваемый:

— Стало грустно так вдруг, лишь снег да луна за окном. Звонят мне, как ты, друг? Приезжай…

Не большой фанат шансона я был в той жизни, но песню узнал. Это ж надо, какую звезду из Твери выписали! Вот так размах! Или в этом мире Михаил — не первой величины звезда? Шокированный, я аж забыл о своей проблеме, досмотрел выступление Круга, спевшего еще одну песню, уже незнакомую мне, прославляющую партию.

Завороженный голографическими дамами, танцующими вальс, я очнулся на середине первого боя, когда тощий боксер отправил неповоротливого здоровяка в нокаут. Бой длился полторы минуты. Второй поединок — женщина против кряжистого борца-азиата — почти три минуты, в конце концов борец придушил женщину.

Ведущий объявил меня, и мое имя высветилось на экране. Сердце заколотилось.

Лев Витаутович похлопал по плечу:

— Удачи, Саня.

Я вышел из комнаты на синюю дорожку, вскинул руки, приветствуя зрителей. Направленные на меня прожекторы слепили, и я не видел ничего, кроме дорожки под ногами. Публика, еще не утомленная боями, ревела и рукоплескала.

Я встал в синий угол, напротив меня свесил руки Васютин, страстно желающий, чтобы это поскорее закончилось, и он наконец набухался. Пока я ломал голову, что значит «это», пробилось еще одно желание: чтобы я его не покалечил, пока он будет исполнять задуманное.

— Третий бой, товарищи! — грянул ведущий. На табло вспыхнули наши карточки с данными по росту, весу и возрасту. — В синем углу — Александр Нерушимый, сокрушивший самого Хадиса Ибрагимова! Он представляет лиловское «Динамо». В красном — Игорь Васютин, представляющий сеть шашлычных «Арцах»!

Рефери, подтянутый черноволосый мужчина со щеточкой усов, встал между нами.

Последовало стандартное приветствие. Я напрягся, но Васютин повел себя дружелюбно, даже улыбнулся мне беззлобно.

Рефери посмотрел на меня:

— Боец, готов?

Я ответил утвердительно. Когда и Васютин прорычал: «Да» — рефери объявил:

— Бой!

Васютин вразвалочку, опустив руки, пошел на меня. Отказываться от такого подарка я не стал — провел пробную двоечку в нос и челюсть, зарядил апперкот, отскочил в ожидании ответки.

Васютин покрутил головой, вправил челюсть, набычился и снова пошел на меня, зажимая в угол клетки. Я нырнул ему под руку и…

— Попался! — взревел пятидесятилетний морпех и вошел в клинч.

Я тут же собрался, протиснул руки так, чтобы разорвать замок, но шею обожгла адская боль, в глазах потемнело. Васютин меня отпустил, торжествующе заревел, и сквозь меркнущее сознание я увидел, как из его разинутого рта выпадает кусок моей плоти, а из моей шеи хлещет кровь.

Визги и панические вопли на трибунах затихли. Под крики рефери о том, что он останавливает поединок, я отключился.

Глава 19 Товарищи, смотрите, любителя бьют!

Сознание включилось раньше тела. Я вспомнил бой, попытался вскочить, махнул рукой, чтобы достать Васютина, но не получилось — меня будто что-то держало, прижимало к полу. Понемногу восстановилось зрение. Сперва я увидел темное пятно на белом фоне, смутное, как если смотреть сквозь воду. Постепенно резкость восстановилась, и я увидел склонившегося надо мной Витаутовича. Тренер мягко прижимал меня к кровати.

— Тихо, Саня, тихо. Не волнуйся, все хорошо. Не делай резких движений.

Я вспомнил, как Васютин пытался перегрызть мне горло, ощутил пульсирующую боль на шее слева, вспомнил, сколько было кровищи, и выругался. Движение челюстью спровоцировало резкую боль. Мышцы пострадали, ага. До сосудов, по идее, Васютин не должен был добраться. Вот же урод!

— Мы в больничке, что ли? — спросил я.

Выпростав руку из-под простыни, я наконец огляделся. Палата была на двоих, приличная, с телевизором и шкафом-пеналом, вторая койка пустовала.

— Угу, — буркнул Витаутович. — Раны закрыли в «Скорой», швы накладывать не стали, медицинским клеем заклеили, сказали, лучше пусть само зарастает.

Рука потянулась к ране, коснулась повязки. Шею она не охватывала, крепилась к коже липкими краями.

— Как давно я здесь?

— Да, вот, только привезли, минуты не прошло.

— Меня прямо на ринге вырубило. — Я скрипнул зубами, чувствуя жар, зарождающийся где-то под грудиной. — Повреждения так серьезны?

— Не столько серьезны, сколько вызывают сложности. Повреждена кожа, куска так и вовсе нет, как и куска подкожной мышцы, зубами ж гад вырвал! — Тренер выматерился. — Грудинно-ключично… в общем, вот эта, — он постучал по мышце, выступающей сбоку на шее, — травмирована. Ты не сможешь поворачивать голову. Любое движение левой рукой будет тревожить рану. Малейшее попадание в челюсть вырубит тебя и откроет кровотечение. Они своего добились.