Нерушимые обеты

«Я скорее сдохну, чем тебя в обиду дам»…

Это настолько правда и настолько кажется неизбежным, что хочется выть. Так, как выла после ухода отца.

Полину окунули с головой в бочку, наполненную вязкой смолой совершенного греха. Преступления. Глупости, стоившей её ребенку жизни.

Она родила бы. Родила бы…

Здорового ребенка убила.

А её убил отец. Ужасной правдой.

Она уже убийца. Ей уже не отмыться. Ей даже сейчас непонятно, как дальше жить. Нужно ли?

Но Гаврила жить должен. И должен не с ней.

– Не неси бред, – Полина душа кровоточит, но на лице – безразличная маска. С сухих губ слетают безжалостные слова.

Поля видит, как сильно и незаслуженно ранит, но выбора нет. В свой тупик она сама себя загнала. Жаль, что он тоже в тупике.

– Услышь меня: я тебя не хочу.

На жестокие слова Гаврила реагирует вспышкой боли в глазах.

Но её Гаврюша… Он же такой… Не сдается.

Делает своей готовностью любить вопреки всему больно-больно. Заставляет всхлипнуть от бессилия и задрожать сильнее, когда мужские руки отпускают плечи, бережно сжимают щеки и не дают увернуться.

Он целует её в губы. Вгоняет в душу по рукоять миллион ножей. Он не знает, кого целует.

Не знает, кому признается в любви.

Он с детства хотел одного – семьи. Встретить девушку, которая родила бы ему любимых детей. А она… Она единственное, что доверил ей, не защитила. Не просто вещь, не какой-то крестик там, а жизнь.

Гаврила без слов просит её бросить дурить. Целует, не дает отвернуться. Опять признается губами в любви, а Полине только хуже и хуже. Хуже и хуже. Она не заслуживает такого.

Она действительно его беда. Он даже не представляет, насколько.

Жмурится, вжимается руками в мужскую грудь и пробует оттолкнуть. Гаврила не позволяет.

Пробует раскрыть ее губы своими. Думает, её глупость удастся сбить сексом. Но липкое чувство страха вперемешку с виной так не победить.

Никак не победить.

И не искупить никак.

– Полька, Полька, Полька… Блять, ну Полька… Нет… – оторвавшись от губ, Гаврила сгребает её в охапку так, будто и сам чувствует, что она просачивается песком. Чувствует и не хочет отпускать.

Покрывает короткими поцелуями щеки, лоб, волосы… Дышит отчаянно и надрывно.

Усложняет и без того невыполнимую задачу.

Она должна его выгнать. Так, чтоб не вернулся.

– Прекрати, – Полина уворачивается от губ и прогибается, пытаясь отдалиться. Запрещает себе же чувствовать вот сейчас тепло. Её снова им топит. Он – её опора. Стена. Любовь всей её жизни. Такой бестолковой. Такой ничтожной.

Он лучшего достоин. Лучше она умрет, чем он.

– Ты слышишь плохо? Я. Тебя. Не. Хочу.

– А чего ты хочешь?

– Не твое дело.

Из Гаврилы шумно выходит воздух. Полина чувствует, как размыкаются мужские руки и к ногам осыпается её мир.

Он её физически отпускает, отходит, ведет по волосам. Должно быть легче, но только выть сильнее хочется. Несколько секунд, когда он стоит к ней спиной, Полина тратит на то, чтобы продышаться через рот и не дать повлажнеть глазам.

Нельзя. Ещё чуть-чуть. Потом… Потом останется поплакать и умереть. Быстро или медленно – вообще не важно.

Гаврила дышит рвано, он взведен до предела. Обернувшись, режет взглядом. Полина знает – он тоже в себе тушит. И тушит он то же. Боль. Горе. Злость. Отчаянье. Только она – чтобы жечь мосты. Он – чтобы в миллионный раз простить ей глупость.

– Ладно… Ты хочешь с Гордеевым?

Его предложение хлещет по щекам яростно. Вот сейчас Полина достигает пика боли. Потому что её Гаврила правда для неё на всё готов. Даже после всего…

Лучше другу, чем насильнику.

Она же сама об этом просила. А он для неё даже вот так унизится.

– Я хочу, чтобы ты исчез. Что неясно?

В Полиной квартире повисает тишина. Слышно только два дыхания. Совсем не в унисон. В последний раз одним воздухом.

В последний раз так близко.

А она даже коснуться его кожи не может. В любви признаться. Черт. Больно.

Чтобы снова не расплакаться, Полина опускает взгляд и фокусирует его на хаотичном узоре прохладных каменных плит. Здесь всё сделано за счет её отца. Камень – специальный и очень дорогостоящий заказ из Италии. Её золотая клетка всегда с ней. Неважно, в отчем доме, номинально своей квартире или неведомом уголке земного шара. Его "отцовская любовь" достанет везде.

Ещё немного и Гаврила уйдет. Иначе не может быть – он уйдет и будет жить.

– Снова «не считается»? – его вопрос сочится ядом. Полина осознает – это победа. Но самая горькая в жизни. Самая ненужная.

Она поднимает сухие глаза, смотрит на него стеклянно и безразлично. Шепчет:

– Снова не считается.

А потом жмурится и вздрагивает вместе с тем, как её дверь захлопывается со слишком громким звуком.

Он ушел. Внутри пусто. Её трясет.

Не хочется слышать, как машина бешено стартует. Не хочется думать, как он будет переживать. Важно одно: он переживет.

А она…

К горлу в очередной раз за день подкатывает тошнота. Её не просто мутит, её раз за разом выворачивает наизнанку. Это не беременность, а абсолютное отторжение к себе.