Неразрезанные страницы

– Я помогаю, – нетерпеливо сказал Никоненко. – Але, Санек? Зайди ко мне сию минуту, надо экспертов к одному делу подключить. Только по-быстрому чтобы.

Он нажал отбой и посоветовал Алексу душевно:

– Мешок-то сними, сними!.. Ты прям как мой Буран – он чего себе в голову заберет, палкой не выбьешь! И не делай лицо, не делай! Что я Манюню овцой называю, так это у нас с детства так повелось. Ей однажды дедушка из Лондона овечку привез, игрушку, стало быть. Такая овечка, парень, любо-дорого посмотреть! И в очках. Глаза косые, кругом шерсть белая, а на носу очки! Один в один наша Маня! Я совсем здоровый был, школу заканчивал, в армию собирался, и так мне овечка понравилась!

Полковник Никоненко вдруг улыбнулся воспоминаниям, лицо стало мальчишеским, восторженным. Алексу показалось даже, что он сделал рукой такое движение, как будто погладил ту самую, привезенную из Лондона овечку своего детства.

– И пахло от нее, знаешь… по-особенному. Не как от простой игрушки. Заграницей от нее пахло. Ты молодой еще, не поймешь. Я таких игрушек в жизни не видал!.. И Маня мне ее подарила, представляешь?.. Все она поняла, хоть и мелкая совсем была! Поняла, что нравится мне овечка, а сказать-то я этого не могу, потому как взрослый амбал, и на черта сдалась мне овечка какая-то, когда я уже вовсю с девушками обжимался!.. – Никоненко вынул из пластмассового стакана карандаш и стал рисовать на бумажке. – И я так счастлив был, что Маня отдала мне овечку. Она у меня на столе стояла, а на ночь я ее на спинку дивана сажал. У меня такой диван был, со спинкой. Я засыпал и на нее смотрел.

Алекс думал, что ни черта не понимает в людях, несмотря на то что вроде бы писатель.

Полковник старательно заштриховал рисунок и продолжил:

– С тех пор и повелось – овца да овца! Так что ничего обидного в этом нету. Правда, дом в Сафонове они продали, как перестройка пришла, а у Маниного отца сердечная болезнь открылась. Так я много лет мимо их участка не ходил, кружным путем поворачивал! Не мог я там чужих людей видеть, понимаешь, парень, ну никак не мог…

Дверь распахнулась, пакет плюхнулся на пол, чавкнул, Алекс кинулся и его подхватил.

– Я же тебе сказал, сними!..

– Вызывали, Игорь Владимирович?

Полковник, в одну секунду перестав быть сентиментальным, вручил вошедшему пакет с растаявшим снегом и листочки из записной книжки, еще раз сказал, чтоб «все по-быстрому».

– Значит, в пакете должна быть краска, а там кровь. И как только результаты будут, сразу доложишь, Санек.

Никоненко смял листок с заштрихованным рисунком, бросил в корзину, подождал, пока закроется дверь, и сказал, словно продолжая начатый разговор:

– Ну, значит, дом этот в поселке «Барские угодья» по адресу улица Новая, пять, принадлежит Александру Васильевичу Затыкину, девятьсот семидесятого года рождения, разведенному. По данному адресу Александр Васильевич постоянно не проживает, потому как имеет еще один дом в поселке «Мономах» по Рижской дороге, а также квартиру в Москве по адресу… Адрес зачитывать?

– Кто такой Александр Васильевич Затыкин?!

– Как кто?! Говорю ж тебе, Затыкин Александр Васильевич!

Алекс глубоко вздохнул и сосчитал до трех, больше не получилось.

– Кто этот человек? Депутат? Директор мясокомбината?

– Не, не, не, – быстро сказал Никоненко. – Не попал. Это всенародно любимый певец эстрады.

Алекс помолчал, а потом спросил равнодушно:

– Вы… смеетесь надо мной?

– Ни боже мой! – вскричал Никоненко так, что стало понятно: именно смеется. – Как можно?! Чистую правду говорю тебе. То есть всенародно любим он не как Затыкин, а под фамилией Романов. Псевдоним у него такой, сценический. Навроде как у тебя. Ты ведь у нас тоже… не того, не под своей фамилией перед народом предстаешь!

– Постойте, – попросил Алекс, взял себя за волосы и потянул. – То есть это дом Александра Романова?!

– О чем я и толкую тебе, дорогой ты мой.

Алекс Шан-Гирей плохо разбирался в звездах эстрады, можно сказать, почти совсем не разбирался, но Александра Романова знал. Его все знали!..

Он вознесся на «эстрадный Олимп», как принято было писать в журналах, в «лихие девяностые» – Алекс ненавидел подобного рода выражения! – и с тех пор пребывал на самой его вершине. В отличие от других звезд, калибром помельче, Романов не спился, не скурился и не пропал, исполнив один грандиозный хит всех времен и народов. Ему удивительным образом удавалось сочетать мужественный облик – короткая стрижка, рваные джинсы, белые рубахи и кожаные пиджаки, куда ж без них! – с некоторой приятной во всех отношениях сентиментальностью, от которой девчонки-подростки и взрослые тетеньки-бухгалтерши на его концертах сходили с ума, выскакивали в проходы, рвались на сцену, кидали букеты, записки и лифчики. Без его участия не обходился ни один по-настоящему «статусный» «звездный» концерт. Он был высок, строен, широкоплеч и белозуб, и гитара в сильных загорелых руках выглядела игрушечной, но, если так можно выразиться, струны этой самой гитары резонировали наилучшим образом со струнами практически любой женской души.