Неразрезанные страницы

– Нам разрешили свидание, – выпалила она шепотливой скороговоркой и оглянулась по сторонам, оттягивая момент, когда придется посмотреть на него прямо. – Предполагается, что мы ваши сестры и пришли поговорить.

– Давайте поговорим, – согласился человек, бывший три дня назад Владимиром Береговым, начальником IT-отдела издательства «Алфавит».

– Володя, что случилось?! – Это спросила Митрофанова.

Как видно, нервы на поверку оказались не стальными канатами, а ватными комьями, потому что голос ее отчетливо дрожал.

Береговой улыбнулся и вдруг стал очень похож на свою мать, Елену Васильевну. Катя вздохнула с облегчением и перестала трястись. На первый взгляд зубы целы, и он все еще может улыбаться.

– Ничего особенного не случилось, – сказал Береговой. – Меня обвиняют в убийстве Сергея Балашова. Знаете такого телевизионного ведущего? Наверняка знаете! Я нашел его труп у себя в багажнике.

Маня Поливанова за несколько секунд успела прийти себя. Она помнила все наставления Никоненко – никаких фамилий, особенно милицейских-полицейских, особенно тех, кто помогает, тем самым нарушая все существующие законы!.. Никаких оценок происходящему. Не рыдать, не завывать и не проклинать злодеев.

Все остальное можно.

Их, конечно, слушают, но слушают… с сочувствием. И на том спасибо.

Маня на секунду прикрыла глаза и, как любая женщина на свете, первым делом спросила то, чего спрашивать было решительно нельзя:

– Сильно бьют?

Она выговорила это одними губами, почти прошелестела, но он понял, конечно. Должно быть, он многому научился в эти три дня.

– Терпимо. А сейчас совсем перестали.

Перестали, когда Никоненко вмешался, подумала Маня.

– Ты признание подписал?

Он помотал головой – нет.

– Держись.

Он кивнул.

– У тебя будет адвокат. Я переговорила с Глебовым, он сегодня-завтра посмотрит материалы дела. Ты должен рассказать ему все, как было.

Павел Глебов – знаменитый адвокат, из первой пятерки, а может, и тройки, Перри Мейсон и Генри Резник в одном лице. Только при упоминании его фамилии наименее подготовленные судьи если уж не падают замертво, то отменяют заседание и в ту же минуту отправлялют дело «на доследование». Его услугами пользовались исключительно «в высших сферах». Он был молод, насмешлив, чертовски умен и очень хорош собой, как адвокат в американском кино.

Береговой посмотрел сначала на одну притихшую девицу, потом на вторую. Они совершенно были не похожи на тех, кого он знал… как бы это выразиться… «еще до войны»!

Те – одна знаменитая писательница, другая его непосредственная начальница-самодур – были уверенные в себе, жесткие, громогласные, далекие от него, как свет звезды Альдебаран, совершенно чужие!

Эти были бледненькие, растерянные, сочувствующие, с добрыми, испуганными, взволнованными лицами. Свои.

Меньше всего он ожидал их увидеть здесь, в КПЗ! Он вообще ничего не ждал и ни на кого не надеялся, и тут неожиданно его куда-то повели, и привели не на допрос, а… к ним!

Он вдруг задышал глубже и удобнее уселся на жесткой табуретке. Ребра и спина ныли так, что хотелось, чтоб они совсем отвалились и хоть на какое-то время перестали болеть.

– Володя, ты понял, что я сказала про Глебова?

– Мне он не по карману. И потом, у меня уже есть какой-то. Тут такой порядок. Если нет своего, то назначают кого-то! Так положено.

– Зато мне по карману, – сердито сказала писательница Покровская, которая тоже как будто начала оживать.

Он не удержался, неловко потянулся и потер спину под свитером. Не было сил терпеть.

– Тебе больно, Володя? – вдруг спросила начальница-самодур Митрофанова, и глаза у нее налились слезами – на самом деле!

Самыми настоящими, искренними, горячими женскими слезами.

Маня пнула ее в бок так, что она даже на стуле качнулась, – что ты будешь делать, Маня в этой крохотной железной комнатке все время пиналась! Слезы пролились и потекли по щекам. Береговой, позабыв о своей спине, смотрел на Митрофанову во все глаза.

– Вы не переживайте за меня, – растерянно сказал он ей. – Не очень-то и больно.

– Рассказывай быстро, как все было на самом деле. Только честно, Володя.

– Я его не убивал.

Поливанова отмахнулась.

– Это всем известно. Это даже следствию известно! – Она не знала, можно так говорить или нельзя, но не сказать не могла. – Но никто не понимает, как все было на самом деле! Алекс сказал, что ты явно чего-то не договариваешь!

– Алекс? Какой Алекс?

– Наш. Александр Шан-Гирей. Мы все заняты этим вопросом. Твоим вопросом. То есть не вопросом, а происшествием. То есть не происшествием, а…

Все же она волновалась так, что путались не только мысли, но и слова!..

Катя быстро вытерла слезы, хотела сосчитать до двадцати пяти, сбилась на четырех, посмотрела в потолок, а потом на Берегового.