Лутта влетела в ворота, переполошив стражников в караулке, и понеслась через сад — прямо к дворцу, правое крыло которого занимал гарем. Силовое поле платформы приминало аккуратно подстриженную траву, переливающуюся всеми оттенками от сизо-голубого до нежно-салатного, сбивало пыльцу с пышных цветов. Она едва не сбила с ног двух евнухов-садовников, с шумом обогнула статую, изображающую полуобнаженную девушку… Потом путь ей преградил бассейн, окруженный пятью фонтанами, и Лутта промчалась над ним, взметнув тучу брызг.
Первая жена Старшего смотрителя была в гневе.
У дверей Лутта спрыгнула с платформы, оттолкнула служанку и ворвалась в холл, точно снежная буря.
— Главного евнуха ко мне!
Никто не откликнулся, но Лутте было до этого дела не больше, чем до двери ее собственного кабинета, которая услужливо распахнулась перед ней. Ей не было нужды беспокоиться. Во дворце знали: если приказ Первой жены Отто Чаруша не будет исполнен незамедлительно, к вечеру виновников — равно как и тех, кто попался под горячую руку, — отправят в Пыточную башню. Не для допроса, разумеется. Ибо палачу глубоко наплевать, что заставило его жертву ослушаться. Зато он хорошо знает, как заставить ослушника корчиться от боли.
Поэтому Лутта едва успела включить терминал, открыть Журнал проступков и приготовить перо, как дверь распахнулась снова. И в кабинет ввалился запыхавшийся толстяк в разноцветном полосатом одеянии. За его спиной тенью стояла рабыня с подносом. Аромат кофе и булочек из зеленой муки с корицей и тмином на миг разогнал неприятные мысли. Но лишь на миг.
Лутта смерила евнуха свирепым взглядом. Не сводя с него взгляда, взяла чашечку и сделала маленький глоток. Она знала, что кофе сварен именно так, как она любит, и в смесь не попала ни одна крошка имбиря, перца или сахара сверх того, что требовалось. Но сейчас дело было не в этом. Ей хотелось потянуть время. Не ради собственного удовольствия — ради того, чтобы этого болвана немного проняло.
«Болвана» и в самом деле проняло не на шутку. По его круглому лицу ручьями тек пот — и не оттого, что в комнате было жарко. Потом евнух стянул остроконечную сине-зеленую шапку с длинными ушами. Потеребил ворот одеяния. Однако заговорить первым он не осмеливался.
— Я хочу тебе кое-что напомнить.
Лутта сделала еще глоток из чашки и задумчиво посмотрела на булочку.
— …В тот день, когда мой муж привел тебя к нам в дом, я пригласила тебя в свои покои, и мы заключили договор. О чем мы договаривались? Скажи, пожалуйста.
Она пока не повысила голос, но евнуху, равно как и остальным обитателям дворца, было хорошо известно, что такое затишье предвещает бурю.
— Ты хорошо это помнишь? — голос Лутты звенел от гнева.
— Вы с-сказали… — толстые губы евнуха мелко дрожали. — Вы сказали, что я д-должен… рассказывать вам…
— Что ты должен мне рассказывать? А главное, когда?
Евнух засопел. По его лысой голове мутной жемчужиной сползла большая капля пота.
— Думаю, ты отлично понимаешь, что в моей власти отправить тебя на улицу. И это самое малое, что с тобой можно сделать.
Толстяк шмыгнул носом и закивал. Хорошо… Он, по крайней мере, понимает, что госпожа не гневается просто так.
— Так скажи, почему я должна узнавать о том, что происходит в моем доме от всяких…
За этим должны были последовать пара не самых лестных эпитетов в адрес Суэтты. Однако Лутта решила воздержаться и не уподобляться грязным простолюдинам.
— Почему я должна узнавать новости последней?
— Госпожа… — пролепетал евнух, — когда я начал рассказывать вам сегодня утром, вы… как бы это выразиться… дали мне понять, что вас это не слишком интересует.
Лутта прикусила губу. К сожалению, это было чистой правдой… если не считать того, что евнух несколько смягчил выражения.
— Прекрасно. Тогда почему ты стоишь и мямлишь, вместо того чтобы рассказать мне все прямо сейчас?
— Но, госпожа…
— Никаких «но»! — Лутта со стуком поставила чашку на стол. — По кнуту соскучился? Что за пленника приволок с планеты старый пердун?
— Как рассказал мне один человек, входящий в круг доверенных лиц вашего супруга, да будет вечной его жизнь, да снизойдет на него…
— Короче!
— Мне показалось, что вашу милость вряд ли заинтересует обычный раб, найденный…
— Мне лучше знать, что меня интересует, а что нет, — ледяным голосом произнесла Первая жена Отто Чаруша. — Ты, жирный мешок
— Ваша осведомленность достойна величайшего восхищения… Смею ли я…
— …О том, что ты смеешь, а что не смеешь, надо было думать раньше, — перебила Лутта. — Рассказывай все, что знаешь. А я послушаю.
Несчастный евнух вопросительно уставился на носки своих туфель, украшенных пестрыми помпонами, словно призывая их в свидетели.