Непорочная пустота. Соскальзывая в небытие

Так что вместо этого мне остались воспоминания, и кошмарные сны, и злость, и боль, и ощущение, что мне нигде нет места. Хотя на самом-то деле у меня даже воспоминаний об этом моем опыте особых не было, по крайней мере сначала. И это вовсе не то благо, каким его считали некоторые люди. Я знала, что со мной случилось что-то плохое и оставило на мне отметины, потому что видела их каждый раз, когда разглядывала свою грудь или спину в зеркале. Но подробностей я почти не помнила. Все они были погребены глубоко внутри меня, и остальные считали, что это к лучшему.

Но я так не считала. Это как если бы всю жизнь тебя преследовал кто-то, кто нашептывает тебе на ухо кошмарные вещи, и одновременно колет тебя иглой между ребер, и исчезает каждый раз, когда ты оборачиваешься, чтобы его остановить. Но всегда возвращается.

Поскольку Уэйда Шейверса больше не было и мне было некому нанести визит с целью расправиться с прошлым, одна из терапевтов, к которым меня водили, решила опробовать кое-какие техники нейролингвистического программирования, чтобы я смогла в своем воображении уменьшить его настолько, насколько захочу, скомкать и выбросить. Или прогнать его щелчком пальца, будто комара, после того, как заставлю вернуть мне мою кровь. Сделать с ним что угодно.

Хорошая попытка.

Тогда-то я и решила, что, если действительно хочу от этого избавиться, нам придется закопаться глубже, чтобы я могла встретиться с прошлым лицом к лицу. Десять лет — достаточно долгий срок. Мне было уже шестнадцать, я научилась водить, но не было настолько далекого места, куда я могла бы уехать, не забрав с собой эти глубоко укоренившиеся воспоминания. Что ж, ладно, загипнотизируйте меня. Давайте посмотрим, что там на самом деле скрывается.

Доктор Ганновер делала все не спеша, с каждым шагом убеждаясь, что со мной все в порядке. Она была хороша в своем деле.

До наших первых сеансов я и не помнила, что он схватил меня в переулке между домами на Черри-драйв и Лайм-драйв. Что, правда? Я купилась на сказку о поисках пропавшего щеночка? Значит, вот как он заманил меня в свой фургон.

Еще я не помнила, как он извинился и сказал, что видел меня по соседству. До этого он похищал лишь детей, которые жили не ближе чем в тридцати восьми милях от его дома, а чаще всего — вообще в Денвере, однако теперь его самоконтроль дал слабину и он украл девочку, жившую всего в трех кварталах от него. Он слишком много времени провел, вожделея малышку, которую тем летом увидел играющей на улице, и я оказалась ну сли-и-ишком миленькой и соблазнительной.

«Но ты в этом не виновата, Дафна. Ты ни в чем не виновата».

Затащив меня в сарай, он не стал торопиться. Он растягивал время.

Говорят, это меня и спасло: то, что его заводили слезы. Можно добиться, чтобы ребенок плакал часами, если мучить его понемножку, постепенно наращивая интенсивность. Слишком много боли сразу — и он может отключиться. Но Шейверс к тому времени уже знал, как растянуть удовольствие. У него был большой опыт.

Я не помнила, что все это время он болтал, а уж тем более — о чем. Но у нас, оказывается, была та еще беседа: из него хлестали слова, а из меня — слезы. Главным образом он пытался рационализировать то, что делал. После всех предыдущих детей эта речь у него, должно быть, от зубов отскакивала.

— Тебе было бы лучше, если бы ты не родилась. Мы здесь, чтобы я смог исправить эту ошибку. Эту жестокую ошибку. — Вот какие вещи он мне говорил. — Ты этого еще не понимаешь. А я понимаю, потому что я старше и умнее. Я выбрал тебя, потому что ты особенная. Я выбрал тебя, чтобы спасти. В том мире, куда ты движешься, так много страданий, и я хочу тебя от них уберечь. Никакое счастье не искупит муки самой обычной жизни. Я хочу тебя от них освободить. Ну разве не здорово?

В конечном счете все сводилось именно к этому: к освобождению. А потом он возвращался к своим инструментам и другим потребностям, с которыми я должна была ему помочь.

«Но и в этом ты не виновата, Дафна. Ты ни в чем не виновата».

Я не помнила, как холодны были его руки, несмотря на лето, и как грубы на ощупь. Я не помнила, как трудно было отличить его голые ладони от усов, от наждачной бумаги и, в конце концов, от рашпиля.

— Уже сегодня ночью ты не будешь об этом помнить. Ты ни о чем не будешь помнить.

Хорошие девочки забывают о том, что им велят забыть.

Наверное, можно и с другой стороны на это посмотреть. Стоит ли терпеть какие угодно пытки, если чем дольше они продолжаются, тем больше вероятность, что в конечном итоге тебя не убьют?

Вот в чем была ошибка Шейверса: он потратил столько времени, что весть о пропаже ребенка успела широко разойтись. Это случилось за год до создания системы AMBER Alert, и в то время все было по-простому: эй, у нас тут девочка потерялась, так что если вы что-нибудь заметили — расскажите.