Непонятый «Евгений Онегин»

«Минуты две они молчали». Мы выслушаем их, но пока попросим затянуть молчание: нам нужно во многом разобраться.

ЭТАП ВТОРОЙ

Четвертая глава как рубеж творческой истории романа

Важный рубеж творческой истории «Евгения Онегина» приходится на михайловскую осень 1824 года, когда поэт приступает к работе над четвертой главой.

2 октября 1824 года Пушкин окончил в черновике третью главу «Евгения Онегина», а 10 октября — «Цыганы». Он тут же начинает четвертую главу. В конце октября принимается ответственное решение: Пушкин посылает Плетневу первую главу романа для напечатания. В психологическом отношении октябрь 1824 года предельно напряжен, вызрела ссора с отцом. Но поэт несгибаем. Он активно работает, и работа греет душу.

В романтических поэмах для выпуклой обрисовки сталкиваются типологически резко различные герои (это требует и расширения пространства, поскольку кто-то из героев перемещается из привычной в экзотическую среду). У Пушкина «Цыганы» исчерпали подобную ситуацию («Но счастья нет и между вами, / Природы бедные сыны…»). Теряет смысл внешняя антитеза героев. Поэт осознал, что движение художественной мысли может быть направлено внутрь героя. Мир человека предстает неисчерпаемым, непредсказуемым. Роман в стихах дал блестящую возможность реализовать новый поворот творческого замысла. Полная обрисовка судеб романтических героев (в поэмах) составила в романе лишь его большую экспозицию.

Роман в стихах четвертой главой виртуозно принял эстафету от романтической поэмы. В финале «Цыган» поэт выходит на острую психологическую проблему: знает ли человек сам себя? Вопрос кажется излишним: если от других людей человек может в душе своей таить какие-то секреты, то от самого себя у него не может быть секретов; для себя человек духовно прозрачен, секреты просто некуда спрятать. Видит человек свою душу насквозь; однако возможны ошибки самопознания. Так получилось с Алеко. На худший случай герой твердо припасает компенсацию — наслаждение местью. Он и поступил, как было предрешено, но насладился ли мщением? В финале мы видим Алеко в состоянии шока: он сам, без подсказки со стороны, ужаснулся содеянным.

Избирательная структура романтической поэмы не вместила изображение прозревшего героя; роман в стихах успешно, без подсказки со стороны, решил такую задачу. Допускает ли ошибку самопознания Онегин? Но уже сказано: «В любви считая-сь <себя считая> инвалидом…» Что станется с этим «инвалидом»? Как человеку угадать свои потенциальные возможности, которые неведомые ему обстоятельства окажутся способствующими реализовать?

Мы привыкли воспринимать четвертую главу романа в стихах в том виде, в каком она напечатана. Здесь она начинается солидным рядом цифр, означающих пропущенные строфы. Строфы эти известны, а четыре из них были поэтом даже напечатаны в журнале именно как отрывок из «Евгения Онегина». Это — авторский монолог, обличающий легковесные нравы светского общества; VII строфа, текстуально начинающая главу, — его завершение. Удостоверив солидарность героя с этими размышлениями, поэт вторично (в сжатой форме) излагает предысторию Онегина, отмечает волнение, охватившее героя при получении письма Татьяны, и приглашает читателя в сад, где произошла встреча героев.

VI том Большого академического издания, где собраны все сохранившиеся варианты и где есть раздел «Варианты черновых рукописей», искажает композиционную структуру начального текста. В томе напечатаны «варианты», которых не было в тетрадях Пушкина: это сконструированные на основе черновика первичные (созданные не автором, а издателями) беловые рукописи, ориентированные на окончательный текст (варианты представлены подстрочными сносками). И композиция черновых глав повторяет композицию печатного текста. Этот произвол редакторов особенно чувствителен именно в подаче главы четвертой.

Знание творческой истории четвертой главы очень многое добавит к пониманию ее, да и романа в целом.

Закончив черновик третьей главы, на том же листе (ПД 835, л. 20 об.) поэт набрасывает полторы строки для главы четвертой:

[Я знаю: ] {вы ко мне} писали
[Не отпирайтесь — ]

Без особой паузы приступив непосредственно к четвертой главе, Пушкин начинает работу, как задумал, с сюжетного эпизода, со сцены свидания. Монолог Онегина в печатном тексте начинается только XII строфой. Именно эта (ставшая потом двенадцатой!) строфа начинает черновик главы.

Но излагается эпизод не повествовательный, он содержит исповедь героя. Эпизод оказался очень трудным для исполнения. В окончательном тексте монолог Онегина состоит из пяти строф. В черновике таких (необработанных) строф много больше, текстуальные различия настолько велики, что образуют несколько несовместимых подходов.