Непечатные пряники

Мы уже забежали в XIX век, хотя еще не все сказали о XVIII. Тут, пожалуй, хватит и одного предложения о драматурге Владиславе Озерове, который родился в 1769 году в пятнадцати верстах от Зубцова, в имении Борки Зубцовского уезда, и там же умер в 1816 году, а в промежутке между этими датами написал несколько трагедий в духе классицизма, имевших бешеный успех на столичной сцене, был одарен бриллиантовым перстнем Александром Первым, упомянут Пушкиным в «Евгении Онегине», обруган критиками, уязвлен пародистами, рассорился с друзьями, обиделся, ожесточился, оставил Петербург, где служил начальником Лесного департамента, уехал сначала в свое имение под Казанью, написал еще одну трагедию, провалившуюся в Петербурге, сжег рукописи, был забран отцом в Борки, лишился рассудка при известии о взятии французами Москвы, пил горькую, играл в домино со своим камердинером, перестал разговаривать и отдал Богу душу сорока шести лет от роду. «Чувствительность его сразила…» – писал Жуковский в своей эпитафии… Впрочем, это уже второе предложение.

Теперь о французах, раз уж мы о них вспомнили. До Зубцова они, к счастью, не дошли, но все же след от лягушатников в Зубцове и уезде остался. Даже два следа. Во-первых, овраг у села Никифоровского, где местные крестьяне закопали перебитых французских мародеров, с той поры называется Французским, а во-вторых, одна из улиц в Зубцове стала Парижской после того, как зубцовские ополченцы прошлись по Елисейским Полям в пешем и конном строю. Правда, большевики Парижскую переименовали в улицу Парижской Коммуны, но это название прижилось только в штампах о прописке – для своих она как была, так и осталась Парижской.

И еще. В Зубцове проездом к действующей армии останавливался переночевать не кто-нибудь, а сам Кутузов. К сожалению, на том месте, где стояла изба, в которой ночевал великий полководец и национальный герой, теперь нет пятизвездочного отеля «Фельдмаршал» и на местном рынке не торгуют комплектами постельного белья, на наволочках которого вышито гладью «Спи глазок, спи левый». Да уж какие там наволочки… Даже черных повязок на правый глаз с красным кантом и золотым фельдмаршальским шитьем в Зубцове днем с огнем не найти.

Пойдем, однако, дальше. До отмены крепостного права город жил обычной пыльной и сонной жизнью уездного города. Вот разве только за три года до объявления воли поразила уезд загадочная болезнь – трезвенничество. Крестьяне разбивали винные лавки, прилюдно давали обязательства не покупать спиртные напитки и… года не прошло, как успокоились.

Прогресс подкрался к Зубцову незаметно. Вернее, он просто обошел его стороной. Железная дорога прошла мимо города. Все то, что раньше грузили на барки и тащили водным путем в столицу, теперь ехало мимо Зубцова в вагонах и не останавливалось. Пристани, через которые раньше… Нечего и говорить о пристанях. В этот самый момент, когда все было плохо и мало-помалу становилось еще хуже, в город приехал Александр Николаевич Островский и записал в своем дневнике то, что и повторять не хочется. Сколько-нибудь серьезной промышленности в Зубцове так и не образовалось. Работали в городе и уезде разные мелкокустарные маслобойки, шерстечесалки, крупорушки, винокурни, бондарни, кузницы и мельницы. Была, правда, у помещика Головина крупная суконная фабрика по выработке шинельного солдатского сукна… Короче говоря, если сукно, которое производили на фабрике за год, сложить с шерстью из шерстечесалок, маслом из маслобоек, крупой из крупорушек и прибавить к этой куче гвозди и подковы из кузниц, муку из мельниц, то продать все это богатство можно было никак не дороже полутора сотен тысяч рублей[97].

При всех этих унылых шерстедавилках и маслочесалках был в Зубцовском уезде промысел, заслуживающий того, чтобы о нем рассказали отдельно. В середине позапрошлого века в Зубцовском уезде в посаде Погорелое Городище расцвела торговля медицинскими пиявками. Так расцвела, что в одном только 1863 году их было вывезено и продано в Тверь, Ржев, Петербург и даже за границу более миллиона двухсот тысяч. Погорелогородищенские пиявки так понижали давление, так помогали при лечении геморроя и варикозе, что на Международной медицинской выставке в Париже их наградили большой золотой медалью. Мало кто знает, что А. Н. Толстой именно жителей Погорелого Городища, купца второй гильдии Егора Дурасова и мещанина-аптекаря Захара Мартьянова, сделал прототипами своего Дуремара, соединив их фамилии в одну[98].