Непечатные пряники

Надо сказать, справедливости ради, что были княжества и поменьше Зубцовского. На территории Зубцовского района квартировали, а точнее, снимали углы Фоминское и Холмское княжества, которые, конечно, были больше дачных участков, но ненамного. Продержись Тверь независимой еще лет сто, и удельные тверские княжества стали бы умещаться на шести сотках, но Москва этого сделать Твери не позволила и в 1486 году присоединила Тверь со всеми ее землями к себе. Оно и к лучшему, иначе все эти мелкие и очень мелкие тверские князьки перегрызлись бы окончательно. На сто с лишним лет, до самого Смутного времени, Зубцов был избавлен от войн. Не то чтобы он бурно расцвел, но все же смог накопить столько добра, чтобы восставшим крестьянам Ивана Болотникова[91], а за ними подельникам Тушинского вора, а за тушинцами полякам под началом пана Лисовского было чем поживиться. И так они поживились, что город и уезд вымерли. Посад Новое Городище, расположенный в двух десятках верст от Зубцова, разоряли и сжигали столько раз, что стал он с тех самых пор называться Погорелым Городищем[92]. Если до прихода поляков в посаде Зубцова насчитывалось несколько сотен дворов, то после их вынужденного ухода всего шестнадцать. И это при том, что зубчане целовали крест Болотникову, который по документам проходил как царевич Дмитрий Иванович, целовали крест второму Самозванцу, который по другим документам был видом сбоку такого же Дмитрия Ивановича. За присягу первому Дмитрию Ивановичу царь Василий Шуйский велел «всяких людей воевать и в полон имать и живот их грабить, за их измену, за воровство, что они воровали против Московского государства и царя Василия людей побивали». За присягу второму Дмитрию Ивановичу зубчан грабили и тушинцы, которым они присягали, и поляки, и литовцы, и все, кто занимался разбоем на большой дороге.

Настойка «Самозванец»

Кстати, о большой дороге. Как раз на ней, по пути из Москвы к тогдашней литовской границе, которая в те времена проходила близко от Зубцова, стояла, да и сейчас стоит, деревня Корчмитово. От нее до Зубцова рукой подать. Зубцовский краевед С. Е. Кутейников выяснил, что это та самая деревня, в которой стояла та самая корчма, которая описана в «Борисе Годунове» под видом корчмы на литовской границе. То есть там, конечно, бабушка надвое или даже натрое сказала, но попробуем пойти вслед за С. Е. Кутейниковым… В 1826 году в этих местах был проездом Пушкин[93], и если сравнить приметы местности, указанные Александром Сергеевичем в пьесе, с приметами местности вокруг Корчмитова, то окажется, что чернец Григорий бежал по дороге к Луевым горам на литовской границе аккурат из этой самой деревни. Есть и ручей, и болото найдется, и часовня когда-то была. Нет только Луевых гор. Вообще гор нет никаких. Есть холмики наперсточной высоты под названием Кошкины горки, есть Игуменная гора, есть речка Горянка, а Луевых гор нет. Краевед С. Е. Кутейников выдвинул гипотезу, в которой… Впрочем, тут будет лучше смотреться цитата из его книги «Неизвестные знаменитости»: «Название „Луевые“ среди этих „гор“ не встречается. Этого слова нет ни в словаре Даля, ни в словаре Ожегова. Загадочное получается слово. Оно понимается, если первую букву Л заменить на другую. Тогда „Луевые“ не просто название гор, а, скорее, их характеристика, в которой сказывается отношение поэта к тому, что в данной местности называется горами». Вот какие большие огурцы продаются теперь в магазинах какие гипотезы случается выдвигать краеведам.

Логично было бы предположить, что местные власти устроили в деревне Корчмитово самую настоящую корчму для привлечения туристов, развешали по стенам текст пушкинской трагедии, портреты действующих лиц в деревянных рамках и продают там распивочно и навынос горькую настойку «Самозванец», или сладкую наливку «Марина Мнишек», или… Впрочем, это только предположить логично, а построить и продавать…

Зубцов – семь купцов

Надо сказать, что Пушкин приезжал в эти места не столько с целью проработать маршрут бегства Гришки Отрепьева, сколько ознакомиться с хранящейся в Богоявленском храме Погорелого Городища жалованной грамотой царя Михаила Федоровича, в которой упоминается его предок Гаврила Пушкин. В 1617 году послал его царь в Погорелое Городище разломать и сжечь тамошний острог, чтобы он не достался подходящим к нему полякам. Малочисленный гарнизон вряд ли смог бы выдержать осаду. Гаврила Григорьевич приехал, острог разломал и сжег. Заодно сжег и посад. То есть он посад жечь не хотел, но так получилось. Крестьяне, конечно, разбежались, но теплые вещи, соль, спички, соленые огурцы в кадках и столовое дерево вынести не успели, поскольку Пушкин им на сборы не дал и часа. Об этом они написали в челобитной царю, и тот разрешил им по бедности не платить податей пять лет.