В одном из залов, посвященных пребыванию Пушкина в Малинниках, усадьбе Прасковьи Александровны Вульф, увидел я написанное красивыми буквами на большой доске, оклеенной белой бумагой, стихотворение «Цветок засохший, безуханный…».
В Малинники Пушкин приезжал много раз. В Малинниках ждала его Анна Николаевна Вульф, старшая дочь Прасковьи Александровны. Уж так ждала… Она ему писала: «Знаете ли вы, что я плачу над письмом к вам? Это компрометирует меня, я чувствую; но это сильнее меня; я не могу с собою справиться…», а он… подшучивал над ней, давал дурацкие советы. Носите, мол, Аня, платья покороче, чтобы показать ваши стройные ноги. Еще и написал мадригал про то, что и прекрасна она некстати, и умна невпопад. Еще и отослал его Вяземскому. Ему вообще нравилась ее сестра, Зизи. Та, которая предмет стихов его невинных и любви приманчивый фиал.
Почему-то Анна Николаевна[72] запомнила тот холодный и дождливый осенний день, когда Пушкин нашел в каком-то французском романе засушенный цветок. Они сидели у теплой печки, слушали, как монотонно дождь стучит по крыше, как взвизгивает в людской дворовый мальчик, которого таскает за вихор кухарка, обнаружившая, что сорванец откусил у сахарной головы оба уха, и разговаривали ни о чем. Брали какое-нибудь предложение о погоде или о столичных сплетнях, выдергивали из них слова и перебрасывались ими, как дети, когда они перебрасываются за обеденным столом шариками из хлебного мякиша.
– С’est qui?[73] – спросил он, показывая своим длинным холеным ногтем на цветок.
У него был забавный обычай, указывая на незнакомое растение или букашку, даже самую мелкую, спрашивать, кто это, а не что. Она находила это чудачество милым. Впрочем, она находила милым каждое слово, им произнесенное. И непроизнесенное тоже.
– Незабудка, – отвечала она.
– Пусть это будут анютины глазки, – засмеялся Пушкин.
И она согласилась, как соглашалась с ним всегда и даже тогда, когда…
Если честно, то я хотел сочинить романтическую историю о том, как Анна после известия о гибели Пушкина на дуэли[74] решила поставить памятник стихотворению «Цветок засохший, безуханный…»; как заказала на выпрошенные у брата Алексея деньги в старицких каменоломнях небольшой пирамидальный обелиск, на четырех сторонах которого безграмотный каменотес из местной похоронной конторы выбил четыре строфы стихотворения с ошибкой в слове… или даже в двух словах; как не вышла она замуж, как ходила к этому обелиску почти каждый день почти два десятка лет, что прожила после его смерти; как сестры ругали ее за то, что она заживо себя похоронила в Малинниках; как она умерла в пятьдесят седьмом году, а через шестьдесят лет, в семнадцатом, барский дом в Малинниках и все, что не успели вывезти в Москву его бывшие хозяева, растащили потомки их бывших крестьян; как обелиск какой-то рачительный хозяин приволок к себе на двор, стесал с одной из сторон стихи и выбил с ошибкой в слове или даже в двух имя и фамилию своей умершей от тифа жены, Лукерьи или Пелагеи; как этот памятник искали, искали, да не нашли местные краеведы; как уже в наши дни продают в музее-усадьбе круглые магнитики на холодильник с изображением анютиных глазок и надписью по краю «цветок засохший, безуханный…»; как собирают старицкие энтузиасты деньги на новый памятник пушкинскому стихотворению… потом перечитал и решил, что слишком переложил сахару в эту историю. Даже предложения слипаются между собой. Не говоря о словах. Подумал, подумал… и все зачеркнул. Вот только магнитики, наверное, зачеркнул зря. Их действительно продают в кассах музея. Круглые, с анютиными глазками и надписью по краю. Экскурсанты их покупают вместе с оберегами из трав, собранных в усадебном парке. Я не удержался и тоже купил.
Музей А. С. Пушкина (с. Берново, Калининская обл.). Калинин: Калинин. обл. упр. культуры. Калинин. обл. краевед. музей. Музей А. С. Пушкина в с. Бернове, 1971. 69 с.
ИДУЩАЯ С КОСТЫЛЕМ СТАРУХА
Как только я увидел в интернете фотографию С. М. Прокудина-Горского с видом на Старицу и старицкий Свято-Успенский монастырь, сделанную в начале прошлого века, то сразу решил туда поехать. Мне пришла в голову оригинальная мысль, приходившая в голову тысячам людей, когда-либо посещавшим Старицу после знаменитого фотографа, – сфотографировать город самому и сравнить обе фотографии. Кроме того, я надеялся увидеть хранящееся в местном музее чучело птички, вылетевшей из аппарата Прокудина-Горского, и бумажку, на которой записаны каким-то старицким обывателем слова, сказанные в сердцах Сергеем Михайловичем местному сорванцу, поймавшему в силки эту самую птичку.
Во времена Прокудина-Горского Старица была обычным захолустным уездным городком. Она и сейчас такая же. И за сто лет до приезда Прокудина-Горского была. Если уж совсем начистоту, то и за двести лет тоже, а вот лет четыреста тому назад и даже пятьсот…