В войну маленький, полуголодный Ардатов выходил и выкормил детский дом, эвакуированный сюда из Ленинграда в сорок втором. Больше ста человек. И это при том, что не было никакого водопровода, отопления, машин и лошадей. Был бык, на котором возили воду из речки и дрова из лесу. Женщины и дети возили. Почти все мужчины были на фронте. Из ушедших на фронт семи с лишним тысяч жителей Ардатова и района вернулось меньше половины. После войны ленинградские дети уехали домой, а детский дом проработал до шестьдесят девятого года. И до самого конца своего существования назывался Ленинградским.
После войны, в сорок девятом, крахмальный завод перевыполнил план почти на сорок процентов, артель «Красный Октябрь» всего на восемь, но зато и снизила себестоимость продукции на столько же процентов, а вот артель «Красный кустарь» снизила себестоимость всего на один процент. Маслозавод… Нечего и говорить про маслозавод. Он вместе с промкомбинатом упорно продолжал выпуск некачественной продукции. В ответ на эти происки маслозавода и промкомбината силами актива учреждений культпросвета прочитано почти четыреста лекций, выпущено около семисот стенгазет, тысяча триста боевых листков и восемьсот «молний». Актив не сдался даже тогда, когда выяснилось, что из полутора сотен километров районных дорог всего четырнадцать с твердым покрытием. Была проведена тысяча бесед, около двух тысяч громких читок, сделано несколько сотен докладов к тому моменту, когда выяснилось, что из четырехсот с лишним погонных метров районных мостов пригодна к проезду лишь четверть. В следующем году и вовсе пришлось разобрать за ветхостью мост через реку Леметь и прекратить сообщение с соседним райцентром Кулебаки. Даже агитпоход лыжников и сто шестьдесят концертов и постановок дела не спасли – пришлось строить новый мост.
В пятьдесят третьем отпраздновали четыреста лет со дня рождения Ардатова. Заасфальтировали улицу Ленина и на Октябрьской площади установили памятник мордвину Ардатке ему же. Привели в порядок тротуары, о приведении в порядок которых писал еще Мельников-Печерский, убрали заржавевшие алебарды у будок и постановили решить вопрос об открытии музея.
И решили, но в восемьдесят втором году. Инициатором создания музея был второй секретарь Ардатовского райкома Иван Васильевич Трутов. Не в том смысле, что наложил резолюцию на бумаге о его создании, а в том, что сам создал, сам собирал экспонаты, сам писал рукописную историю Ардатова и сам был первым директором музея.
Музей находится в старом купеческом особняке, которому две сотни лет. В нем прохладно, много света от огромных окон и пахнет помидорной рассадой, которая растет в ящиках, стоящих на широченных подоконниках. Молодой экскурсовод Саша показал мне чучело волка с оскаленной пастью, рядом с которым любят фотографироваться школьники, приходящие на экскурсии. Рядом с волком торчит из стены деревянный муляж головы лося с настоящими, правда, рогами. На отдельной витрине кольца и браслеты времен волжских булгар. Есть лапти, есть небольшая модель стана для плетения рогож, есть кусок старой рогожи…
Саша приехал в Ардатов по программе привлечения молодых специалистов в богом забытые места, каких, как сказал Мельников-Печерский, на матушке святой Руси довольное количество. Государство дало ему денег на дом и машину, на которой он вечерами уезжает в Арзамас, к друзьям. Не выть же ему волком от одиночества здесь, в Ардатове. Жениться, конечно, хорошо бы, но при зарплате в двенадцать тысяч… Он бы и рад подработать в школе, но школы укрупняют, сокращая при этом учителей. В книжном магазине, куда меня привел Саша за краеведческой литературой, я спросил у продавца: за что он любит Ардатов? За что его можно не любить, пытаться уехать в Нижний, в Москву, в Арзамас, к черту на рога, я уже понял, а вот наоборот?