Неотвратимость

– Ну как хотите,– недовольно проговорил Князев и начал одеваться.

«Где же шапка,– мучительно думал я.– Неужели он ее выбросил?» А может быть, спрятал? Тогда придется делать обыск. И только когда Князев снял с вешалки пальто и вытащил из рукава засунутую туда рыжую лисью шапку, я, не удержавшись, облегченно вздохнул. Вот она, теперь все в порядке. Правда, бывают в жизни неожиданные совпадения…

Войдя ко мне в кабинет, Князев аккуратно разделся и закурил, не спрашивая разрешения. Держался он уверенно, как бы давая понять, что вызов его в милицию ошибка, и не более. Записав анкетные данные, я откинулся в кресле и, пристально посмотрев на Князева, спросил:

– А теперь, Константин Гордеевич, скажите мне, где вы были семнадцатого ноября с тринадцати до четырнадцати часов?

Князев зло блеснул глазами и промолчал.

– Вы что, не поняли вопроса? Могу повторить,– раздельно произнося слова, сказал я.– Где вы были семнадцатого ноября с тринадцати до четырнадцати часов?

Тут произошло что-то совсем несуразное. Князев хрустнул пальцами, глубоко, с аппетитом зевнул и, отвернувшись от меня, уставился в окно.

– Не хотите отвечать, ну хорошо. Кстати, Князев, вы водите машину?

Князев хитро посмотрел на меня, добродушно улыбнулся и высунул язык.

– Прекратите валять дурака! – строго сказал я, поняв, что Князев пытается прикинуться душевнобольным.– На месте преступления обнаружены осколки от ваших очков. Вот показания гражданки Олейник, которая по вашей просьбе купила новые очки с такой же диоптрией, те самые, которые сейчас на вас. Вот результаты экспертизы, утверждающие, что на голове убитого Карпова обнаружены лисьи волоски. Кстати, я изымаю вашу шапку для установления идентичности с найденными на месте преступления шерстинками. Но и без всякой экспертизы я убежден, что волоски именно от этой шапки обнаружены на месте преступления. Меня интересует, почему вы убили Карпова?

Князев посмотрел на меня отсутствующим взглядом и снова зевнул. На все мои последующие вопросы Князев отвечал молчанием. Только когда вызванная свидетельница Макарова среди них опознала в нем человека, которого она видела за рулем автомашины, переехавшей убитого, Князев вновь захихикал и высунул язык.

Допросы Князева шли уже третий день, но он по-прежнему молчал. Не отрицал своей вины, не оправдывался, просто молчал, тупо уставившись в одну точку. Время от времени он равнодушно зевал и почесывал небритый подбородок. Начальник следственного отдела Сурен Акопович Мартиросян предложил направить подследственного на судебно-психиатрическую экспертизу. Но я был твердо убежден, что Князев симулирует и хочет выиграть время. Для чего? По колючим искоркам, мелькавшим иногда у него в глазах, я ясно видел, что он прекрасно понимает смысл моих вопросов; чувствовалось, что его мозг работает лихорадочно и вполне отчетливо в поисках выхода из сложившейся ситуации. Нет, на экспертизу я его всегда успею отправить. Сейчас важно сломить его упрямство, дать ему понять, что выхода у него нет, заставить его говорить. Зря он рассчитывает, что я не вытерплю, нервы у меня в порядке, и я очень надеюсь, что первыми они сдадут у него. Поэтому, не повышая голоса, я в который раз задавал Князеву одни и те же вопросы.

Нашим поединком с Князевым заинтересовалось начальство. И поэтому я не был удивлен, когда ко мне в кабинет пожаловал сам прокурор Рудов. Он кивнул мне и, внимательно посмотрев на обвиняемого, тихо спросил:

– Ну что, игра в молчанку продолжается?

Князев буквально впился глазами в прокурора, он даже привстал на стуле, но тут же сел и, прикрыв рукою лицо, шумно вздохнул.

– Послушайте, Князев,– так же спокойно сказал Рудов,– неужели вы не понимаете, что ваше молчание ничего вам не даст? Ну отправят вас в больницу, назначат судебно-психиатрическую экспертизу, небольшая оттяжка, и говорить все равно придется. Может, хватит, а?

И тут произошло неожиданное. Князев медленно опустил руку и, еще раз пристально взглянув на Рудова, жестом показал, что хочет что-то написать. Я поспешно протянул ему бумагу и карандаш, ничего не понимая: ведь я десятки раз повторял Князеву эту же фразу, и она не производила на него никакого впечатления.

Князев что-то написал и протянул бумагу прокурору.

– Прошу оставить нас вдвоем,– попросил меня Рудов.

Увидев мое недоуменное лицо, он молча дал мне записку. «Буду давать показания только Рудову»,– было нацарапано корявым почерком.

Я встал, молча вышел из кабинета.

«Интересно получилось,– подумал я.– Бился, бился, и нате. А Рудов хорош: пришел, увидел – расколол! Будет теперь разговоров».

Впопыхах я забыл сигареты, но возвращаться в кабинет мне не хотелось.

– Дай-ка закурить,– обратился я к проходящему мимо Шуйдину, совсем забыв, что он некурящий.

Шуйдин молча развел руками.

– Ты что, тоже немой?! – не сдержавшись, заорал я на весь коридор.

– Валерьянки выпей,– спокойно пробасил Шуйдин. И пошел дальше.

Минут через сорок я все же не вытерпел и постучался в свой собственный кабинет. Князева уже увели Рудов по-прежнему сидел в моем кресле и задумчиво смотрел в окно.