Неоконченный пасьянс

— Ну, значит, спрашиваю: «А к чему это вы мне, Пётр Кондратьич, сие рассказываете?» А он мне: «Да к тому, Ванюша, что можно было бы её деньгами воспользоваться и на всю жизнь быть обеспечену.» — «А это как?» — спрашиваю. А он мне: " Нечто ты дитя, Ваня? Взять, а если придется — так и порешить её. Подумай, оно того стоит! Хороший кус возьмём и на всю жизнь хватит.»

— Стоп, Ваня. Откуда же Пётр Кондратьевич мог знать про ценности? Про то, что она их дома держит?

— Вы у него сами спросите об этом, — вдруг огрызнулся Трембачов.

— Ты, дурак, не огрызайся! Лучше репой своей подумай, дурак нетёсанный! Был бы умный — сам бы догадался, что Анисимов на тебя всё валить станет. Он скажет, что, дескать, ты был «подводчиков», поскольку мамаша твоя у вдовы служила, мол, ты, навещая мамашу, бывал в квартире, ты и план придумал, и даже все ценности именно ты забрал, — делая ударение на слове «ты», закричал Шумилов.

У Трембачова аж челюсть отпала, Шумилов нисколько бы не удивился, если бы в эту минуту из раскрытого рта Ивана закапала слюна.

— Я???! — тот аж задохнулся от негодования. — Ну, гад, ну гнида волосатая! Сам же мне предложил вдову… того… расписать. А потом вместе взяться ценности поискать. Я ведь ему для того и нужен был, поскольку в одиночку он не мог с мебелью справиться.

— С мебелью, говоришь? — как эхо повторил Шумилов.

— Ну да, там ведь надо было платяной шкаф, комод и письменный стол на досочки разобрать, чтоб… того… тайники отыскать. Да, именно! Это как раз и доказывает, что он всё придумал! Он, а не я! Я про тайники не знал, и не мог знать. Откуда? Это он про них откуда-то проведал.

— Откуда же? — боясь спугнуть эту внезапно хлынувшую потоком откровенность, спросил Шумилов.

— Не знаю, откуда. Он мне не рассказывал. Сказал только, что мебель с секретом, и нужно много времени, чтобы спокойно всё обследовать.

— Ладно, и что же было дальше?

— Ну, сговорились шарахнуть Барклайку. Я потом к нему несколько раз наведывался. Наконец, он сказал — завтра. Будь, дескать, утром у меня в конторе, часов в девять. Я пришёл. Он меня уже ждал, встал за штору у окна и стал следить за двором и за окнами квартиры Барклай. Дождался, когда горничная ушла, и командует: «Пора, пошли!» Мы быстро к чёрной двери. Пётр Кондратьич рассудил так, что лучше в дверь не звонить, а открывать её своим ключом, поскольку разговор под дверью мог затянуться и проходящие люди — те же дворники! — могли запомнить, как мы к Барклай в колокольчик звонили.

— Ключи, стало быть, у Анисимова были, — уточнил Шумилов.

— Были, были. Он так сноровисто открыл, никто не увидел… Перед тем как войти в квартиру, обулись в сменные валенки.

— Взяли, значит, сменную обувь?

— Да, у меня в мешке были обрезанные валенки. Это чтобы следов не оставить. Да, так вот, шмыгнули, значит в кухню. Пётр Кондратьич достал из рукава пальто большой кухонный нож. И мы вместе с ним мы пошли по квартире.

— Стоп! В пальто пошли, что ли?

— Нет, что вы! Пальто сбросили. Там же кровищи должно было быть… целое море. Поэтому пальто сбросили в кухне. Я в рубахе остался, а Пётр даже рубаху снял, пошёл в исподнем. Кстати, прав оказался. Я-то свою рубаху испортил, а он потом свою одел и ходил как ни в чём не бывало. Молодец, конешна-а, — Ванька вздохнул, — дошлый, хитрый каналья! Обо всём успевает подумать… Н-да, так вот, тихонько пошли по коридору, совсем без звука. Ни одна паркетинка не скрипнула. Барклайка сидела к нам спиной за маленьким столиком в кабинете и чегой-то писала. Пётр Кондратич быстро подошёл к ней сзади, хвать за горло и волоком в гостиную, в большую, значит, комнату. Она даже пикнуть не сумела. Меня увидела — я следом шёл, и она могла меня видеть — и только на меня таращилась… Ничего сказать не могла. Ну, а в большой комнате Кондратьич её завалил на ковёр и — хвать ножом по горлу! Она только задёргалась, затрепетала вся так… описать не умею, но закричать уже не смогла. От удара кровь брызнула фонтаном… я даже не знаю какой высоты… с аршин, наверное, а может и больше. Кровь залила мне лицо и рубаху. Пётр Кондратьевич ругнулся только: «Черт!.. Приканчивай её скорее!» Он стал держать ей руки, которыми она пыталась размахивать, а я её раз ударил, но получилось не в шею, а в грудь. Ну, не попал!

— Нож принадлежал Петру или ты свой принёс? — уточнил Шумилов.