Неоконченный пасьянс

— А что за девица? — понизив голос, спросил Гаевский. Он взял лакея за рукав и повёл его прочь со двора, подальше от людских глаз. Таким поведением сыщик демонстрировал своё доверительное отношение к Прохору и тот с готовность на это отозвался.

— Модистка Елизавета Андреевна Шапошникова, — тоже зашептал он в ответ. — Непременно требует, чтоб я её по имени-отчеству называл. Тоже мне, барыня, смехота одна…

— И много твой барин на нее тратит?

Прохор озадаченно посмотрел на Гаевского, пытаясь понять, куда тот клонит, и, наконец-то сообразив, что полиции скорее всего интересен не он сам, а барин Дмитрий Николаевич, с горячностью зашептал:

— По мне — так очень много, слишком много. Хотя… Раньше бывало, что и больше тратился на мамзелек. А мне постоянно плату задерживает, говорит, потерпи, Прохор…

Сыскные агенты зашли в дворницкую дома Данилова и расселись на табуретках таким образом, что Прохов Ипатов оказался между ними. В тихой комнате разговор протекал обстоятельнее, чем на улице.

— А откуда средства у твоего барина? — спросил Гаевский.

— Доходы от имения, ну, и капиталец кой-какой после папаши остался. Жалованье, опять же… Хотя годового жалованья ему и на пару месяцев не хватит при таких расходах.

— А ещё он играет… — подкинул мысль Иванов, прислушивавшийся к разговору. — Только не темни, честно говори! Я ведь уже говорил, как надо отвечать: быстро, точно и…

— … И правдиво, — закончил лакей. — Я всё помню, скажу всё, что знаю… Да, играет барин, иногда по-крупному. Иногда выигрывает по триста-четыреста рублей. И тогда обязательно обедать едет в дорогой ресторан, а мне что-нибудь из своего гардеробу дарит. Да только редко так бывает. Чаще проигрывает, и тогда лучше ему на глаза не попадаться, пока буря не пройдет.

— А что, буянит?

— Не то, чтобы… Но затрещину можно схлопотать.

— А долгов много делает? — теперь спрашивал Гаевский.

Лакей, сидевший между агентами, постоянно поворачивался то к одному, то к другому, вертелся флюгером.

— Когда новая мамзеля появляется, он сам не свой становится, облизывается, ну чисто кот на сметану, обхаживает её всячески: обеды, там, катания на лодках, магазины каждый день. Глаз горит, деньги рекой льются… Потом, как всё закончится, начинает считать каждую копейку, бранит меня, чего извозчику много на чай даю, да дров большой расход. Становится мрачнее тучи. Да оно и понятно — кому в радость с кредиторами препираться…

— Молодец, Прохор, так всё хорошо объясняешь, — похвалил Иванов. — А много ли сейчас у него долгу?

— Точно сказать не смогу. Самые срочные и опасные долги — вексельные или у ростовщиков, например, — он всегда старается погасить вовремя, чтоб слух о предъявлении векселя не подпортил ему репутацию. При его работе репутацией дорожить надо! Ну, а все остальные — квартира, дрова, стирка — так, по ходу дел.

— А не было ли у него в последнее врямя ссор с его матерью?

— Я мамаши его вообще не знал-с. Только раз её и видел здесь. Он сам к ней ездил иногда, а она жила, кажись, где-то на Садовой.

— А что ж так, она к сыну не ездила? — недоверчиво спросил Иванов.

— Дык… откуда же мне знать-то? До меня у Дмитрия Николаевича другой лакей служил, он потом в приказчики ушёл к цирюльнику, здесь недалеко, на третьей линии, так он мне рассказал как-то, что у Дмитрия Николаевича с его мамашей ссора вышла из-за очередной девицы. Мамаша приехала сына навестить поутру и застала у него… мм… пикантную сцену. Потом сказала, что больше в этот дом ни ногой. Дескать, вертеп разврата, а сие ей не по натуре! Она всё хотела женить его на девице из приличного круга, да чтоб обязательно с хорошим приданым. А он жениться и раньше не хотел, и теперь не хочет. Мне, Прохор, свобода, говорит, нужна, размах крыльев так сказать. А жена неприменно захочет управлять и руководить. Опять же — скука, каждый день одна и та же физиономия перед тобой, а так он их меняет, дабы не заскучать, — принялся рассуждать лакей, постепенно входя во вкус.

— Ну хорошо, с этим понятно… А какие отношения в последнее время у него были с матерью?