Неоконченный пасьянс

— Да, была. И не только поклонницей, а горячей сторонницей и даже союзницей. Александра Васильевна считала брата выдающимся ученым и вообще могла часами говорить о нём: какой он молодец, что создал признанную в мире классификацию акул, открыл новый вид океанских губок, какие потрясающие коллекции были собраны им в экспедициях, сколько написал ценных научных работ… Но больше всего её восторгало мужество Николая Николаевича, проявленное им во время жизни среди новогвинейских дикарей и то, как остроумно он держал их всех в подчинении. Он там был бог и царь, пытался научить их важным вещам, познакомить с благами цивилизации, предотвращал войны враждующих племён. Александра Васильевна видела в кузене человека большого, поистине государственного ума. Когда он возвращался в Россию и пытался добиться организации зоологических станций на всех морях, омывающих Империю, Александра Васильевна принимала в этой идее самое горячее участие, знакомила его с нужными людьми, в своём кругу всячески пропагандировала этот проект.

— Но станций так и не открыли?

— Нет, не открыли. А кроме того, он имел ещё идею — создать русскую колонию на одном из незанятых пока островов Полинезии. Николай Николаевич набирал желающих ехать вместе с ним, чтобы основать там поселение. На его базе можно было бы создать пункт базирования русского флота. Разве помешал бы России военный форпост в южной части Тихого океана? Николай Николаевич пёкся о российских интересах…

— И что же, были желающие ехать на острова Тихого океана? — полюбопытствовал товарищ прокурора.

— Да, представьте себе! Он сотни писем получил! Барклай утверждал, что собрать партию в триста добровольцев не составило бы ни малейших затруднений, кроме одного — нехватки денег на экспедицию. Добровольцы не имели нужных средств к переселению, а правительство наше долго думало и в результате в этой интересной инициативе Николаю Николаевичу в конце-концов было отказало.

— Понятно. Давайте вернёмся к имению.

— На девятый день после смерти Николая Николаевича, после панихиды, во время поминок в присутствии всех остальных родственников Александра Васильевна объявила о своём решении отдать имение под музей.

— И какова была реакция?

— Разная. Кто-то горячо одобрил, а вот у сыночка, Дмитрия, так просто рожа вытянулась. Вы уж простите старика, что так выражаюсь, но вы бы видели его в ту минуту! У него на это имение Александрой Васильевной была оформлена доверенность и хотя он не особенно интересовался хозяйственной частью, всё же, видимо, считал имение почти своим. Александра Васильевна возилась с поместьем, вкладывала в него деньги, устроила там запруды, поставила немецкую паровую пилораму, которая прекрасную доску на продажу гнала, не забывала контролировать управляющего, проживавшего там постоянно… Она регулярно ездила в имение, проверяла как там идут дела, не пускала работу на самотёк. Одним словом, Александра Васильевна радела о деле, а сынок всё более чванился, да разговоры умные в Английском клубе разговаривал. Но когда на поминках услышал слова матери, полагаю, камень за пазухой припрятал.

— Что Вы имеете ввиду? — тут же уцепился за сказанное товарищ прокурора.

— Прошло дней десять, и тут Александра Васильевна совершенно случайно обнаружила отсутствие в своих бумагах каких-то документов, связанных с имением. Если не ошибаюсь, речь шла о справке уездного межевого комитета, знаете, есть такие, типа справки-формуляра: земли такой-то категории столько-то, леса строевого — столько, нестроевого вываленного — столько, водоёмы — такие-то. Может быть, исчезли и какие-то другие документы — того в точности не знаю, утверждать не стану. Как бы там ни было, Александра Васильевна заподозрила плутни сынка, ведь никому более документы эти не были нужны.

— И что было потом?

— Вышел скандал. Александра Васильевна отправилась к сыну на его квартиру за разъяснениями. Тот начал юлить, рака за камень заводить, дескать, курс рубля меняется, оценка двенадцатилетней давности устарела, надо бы имение переоценить. В общем, понёс лепет какой-то, ясно стало, что темнит. Александра Васильевна потребовала от него вернуть все бумаги по имению и тут же, в течение одного дня аннулировала свою доверенность. Произошло это… м-м… буквально за пару дней до… до… всех этих событий…

Волков так и не смог произнести страшные слова о смерти близкого человека. Голос его дрогнул и он замолчал, стараясь взять себя в руки.

— Ничего, ничего, Сергей Викентьевич, не волнуйтесь, это очень нужный разговор и он должен состояться, — пришёл ему на выручку Эггле. — То есть объяснение матери с сыном имело место примерно двадцать второго апреля?

— Именно двадцать второго. И в тот же день она попросила меня помочь ей с проверкой отчётности управляющего имением. Я-то, знаете ли, квартирмейстер, в делах хозяйственных толк знаю, именно по снабжению служил в Главном штабе, так что знаю все тонкости этого дела. Она мне частенько говорила: «Кто мне поможет лучше Вас, Сергей Викентьевич?»