Необыкновенное обыкновенное чудо. О любви

Вооружившись калькулятором, я подсчитала: в начале 1957 года (а именно тогда Монтан после выступления в Москве и Ленинграде оказался в Киеве) маме моей исполнилось восемнадцать. По всей видимости, она еще не успела стать студенткой, но уже прилежно штудировала правильные и неправильные глаголы, а что касается прононса, то он был идеальным – с ее абсолютным музыкальным слухом.

Я уже говорила, что мама была похожа на француженку? Кстати, она частенько сокрушалась по поводу моего не вполне французского вкуса, называя меня цыганкой в пестрых тряпках, что вполне, в общем, справедливо, учитывая мою склонность к канте-хондо, булерии и солеа.

Ах, я почти уверена, что Ив, находящийся на пике своей славы, не мог не заметить хрупкую, точно французский воробушек, девушку с копной каштановых волос. Во всяком случае, каждый раз, пролистывая эту историю, мама останавливалась на полуфразе, глаза ее заволакивались мечтательной дымкой.

Несомненно, прикосновение было. Не только к Иву, такому же большеротому, стройному, пластичному, точно испанский танцор, мальчику из бедной еврейской (итальянской) семьи…

Не только к нему. К чему-то такому, о чем мама, разумеется, в тот момент не думала, не подбирала, как я сейчас, эпитеты и сравнения.

Это было прикосновение к Парижу. К Франции. К другому миру, существующему там, за железным занавесом, за подвальными комнатами, заводским шумом, скандальными соседями, очередями. Это было прикосновение не только к Иву, но и к Эдит, Эдит Пиаф, которую тот любил (до Симоны) и которого любила она.

Это было посвящение. Любовь на всю жизнь. Восполнение чего-то важного, определяющего.

В мамином детстве немного было ласки. Нет, все необходимое было, конечно. Платье, перешитое из платья старшей (сводной) сестры. Забота, столь трогательная, столь ценная, особенно если речь идет о почти удочеренном ребенке в скудные послевоенные времена.

Все необходимое, повторюсь, было. Кроме самой малости, смешного пустяка.

Однажды в старый дом на Подоле приехал погостить дальний родственник, дядя Ушер, ну какой такой дядя – это был молодой и безусловно обаятельный мужчина с теплыми яркими глазами. В поле зрения этих добрых глаз оказалась молчаливая худенькая девочка.

«…Не знаю, что произошло, но когда его ладонь оказалась на моей стриженой голове, я разрыдалась. Это было редкое, особенное ощущение отцовской и мужской ласки, которой в моей жизни не было, – не было этого внимания, тепла, готовности слушать столько, сколько потребуется».

Подозреваю, что улыбка дяди Ушера была похожа на улыбку Ива Монтана.

* * *

Мечта юной девочки в каком-то смысле сбылась. В начале шестидесятых непроницаемый железный занавес несколько обвис, пообтрепался, и первые настоящие французы (не считая Ива Монтана и Симоны Синьоре) зачастили в теплый, почти курортный Киев. А там их ждала она – смеющаяся, с запрокинутой головой, в изящных туфлях-лодочках и блузе-апаш, перешитой из блузы ее сестры Ляли, – она ждала их, вооруженная до зубов правильными и неправильными глаголами…

* * *

Я часто тоскую по Парижу. Возможно, это мамино наследство – пластинки фирмы «Мелодия», голоса Монтана и Азнавура, Бреля и Гитри, что-то нежное и необязательное, легкое и отточенно-небрежное, столь чуждое всем «надо», «тяжело», «должна».

Эта струящаяся (сквозь все помехи и царапины на пластинке) иная жизнь. Ее ускользающий шлейф. Шорох речи, скольжение ее. Ослепительная улыбка на туго натянутом полотне, выцветший снимок, на котором черным по белому:

chère Emily… en mémoire…

Yves Montand.

* * *

Собираясь в поездку, я отыскала запись выступления Ива Монтана в конце далекого 1957 года. Москва, Ленинград, Киев. Переполненный зал, рукоплещущий великому артисту. Десятки, сотни восторженных лиц, обращенных к сцене. И среди них, клянусь, я увидела глаза большеротой девчонки с запрокинутой головой. Они были абсолютно счастливыми, полными нездешней нежности, предвкушения огромной и сбывающейся сию минуту мечты.

Жука Жукова Новогодняя сказка

Я тогда в аспирантуру собиралась поступать, и была ужасно холодная зима.

Подруга уезжала в свадебное путешествие и одолжила мне свою работу.

– Ровно месяц, обещаешь? Потом вернешь работу назад.

И дала телефон, сказала так:

– Просто позвони.

Я просто позвонила и сказала: «Алло». На том конце провода тоже сказали: «Алло». Я немного подышала в трубку. И мне сказали:

– Читайте.

– Что читать?

– В данный момент не важно.

Я взяла со стола учебник «Физиология высшей нервной деятельности» и стала читать про угашение реакций нейронов гиппокампа. Через минуту он прервал: «Вы подхо́дите».

Так я начала работать на самой странной и самой высокооплачиваемой работе в своей жизни.

Я была чтецом свежей прессы. Ровно в 6:20 утра водитель в строгом костюме привозил мне подборку газет. В 6:30 я звонила своему работодателю и читала новости вслух.

Он почти не разговаривал со мной, внимательно слушал, иногда прерывал и просил начать следующую. Через час неизменно говорил:

– Спасибо, на сегодня достаточно.