Необычные воспитанники

— Не везет мне. Свет белый колом встал. Я у тебя как чирей. — На глазах у Боба я увидел слезы. И этого никогда с ним не было. — Я не прошу от тебя, Андреич, сейчас решения. Ты можешь подумать и решить, а мне потом скажешь.

Ну что мне оставалось делать? Я обещал подумать».

15 марта 1932 г.

«Попробую еще раз. Перевел Боба в плановый отдел. Он доволен новой работой, несмотря на снижение заработка: на прежней работе на фрезере-уреза он получал 200 рублей, тут на первое время 125. Лицо у него стало розовое, в глазах блеск появился. Мне сказал: «Теперь я не просто винт у фрезера-уреза, механически выполняющий свою работу. Работа теперь у меня умственная, Как же? Я — музыкант и должен в интеллигенцию пробиться». Да: работа теперь у него «умственная»: плановщик третьего машинного цеха.

Что день грядущий нам готовит? Как говорят: будем посмотреть».

29 марта 1932 г.

«Рисковать так рисковать! Отпустил Боба в Москву. Боб сказал, что теперь он совсем другой человек и хорошо бы ему «проветриться». Сперва я отказал, но он все-таки упросил. «Я теперь интеллигенция. Неужто опять подозреваешь?» Что тут поделаешь? Правильно ли я сделал? Надо же проявлять доверие.

Вот уже и опыт есть у меня в работе, а все время надо на ходу принимать решения. Тут нет учебника, в который бы заглянул, справился, как поступать. Сам случай подсказывает. «Человек — это звучит гордо».

1 апреля 1932 г.

«Первый апрель — никому не верь. Так, оказывается, нужно поступать, а не миндальничать. Мало того, что Боб вернулся «под мухой», — правда, не сильно, — он еще опоздал на полтора часа и сделал прогул в оркестре. В оркестре возмущены, особенно кипятились домристы Карелин и Хавкин, которые ходили жаловаться на меня: «Андреич знает слабости Боба и отпускает в Москву. Чего в Москве Бобу делать? По шалманам шатается». Последнее обвинение, я убежден, только выдумка, но все равно Боб, конечно, виновен. Не хватало мне за него объясняться с Богословским.

Я вызвал Боба, грубо сказал ему:

— Ну скажи, ты не сволочь? И ты еще считаешь себя мужчиной? Тряпка ты, слова у тебя нет.

Боб перебил меня:

— Ну что мне, стрихнин принять?

Смотрю — на глазах у него опять слезы. Что с ним в самом деле? Стал успокаивать, он поспешно вышел.

Вечером столкнулись на территории, он отозвал меня, стали ходить, и я услышал вещи удивительные:

— Понимаешь, Андреич, влюбился в одну девчонку тут. А она то лясы со мной тачает, то смотреть не хочет. Из-за нее и с фрезера-уреза ушел, чтобы интеллигентом заделаться. Все равно ноль внимания. Второй месяц сохну, предлагал жениться — один смех от нее. Если узнает, что мне предстоит «выкачка» из коммуны в какую хошь сторону, то еще плюнет в рожу. Она гордая, я знаю. «На, — скажет, — женишок задаток». Она самостоятельная. Тогда я сам ее изобью, не посмотрю на законы коммуны. Один конец — пропадать.

Сам почти дрожит. Так вот что с ним?!

— Кто эта девушка?

— Наташа Ключарева. С трикотажной.

С полчаса мы ходили. Долго я с ним говорил, объяснял. Я говорил, что женщины ищут такого человека, на которого можно опереться, который будет хорошим мужем и отцом. Для этого надо быть самостоятельным, чтобы тебя ценили в коллективе. Надо сразу обрезать с выпивками. «Если не сумеешь заслужить любовь девушки, конечно, она за тобой не пойдет», — так я Бобу объяснял.

Он проводил меня до квартиры, я спросил, не хочет ли выпить стакан чаю? Чайник у жены, наверно, готов. Боб отказался, и мы расстались.

Задал еще он мне задачу!»

5 апреля 1932 г.

«Оказывается, эту Наташу Ключареву я немного знаю. В коммуне две тысячи человек, всех не только по фамилии, в лицо не упомнишь. Конечно, значения это не имеет, знаю или не знаю, а все-таки легче было разговаривать.

Ей известно, что Боб Данков мой воспитанник. Я спросил, как она к нему относится? Наташа не удивилась, не покраснела, только внимательно-внимательно на меня глянула и опустила глаза. Глаза у нее зеленые и точно светятся. А волосы — как медная проволока — и тоже светятся! Интересная девушка, статная. Одета фасонисто. Хоть бы раз перебила, только насторожилась вся, слова не проронит.

Кончил я, тогда спросила:

— Зачем вам знать?

— Уж не из пустого любопытства, — смеюсь. — Раньше ведь не заговаривал с тобой?

Опять молчит. Я тогда серьезно:

— Может, думаешь, что Боб подослал? Сватом быть не собираюсь, убеждать тебя тоже. О чем толкуете, как относитесь друг к дружке — дело ваше. Одно только хочу: из Боба человека сделать, об этом и тебя прошу. Ты можешь помочь. Ему надо с бутылками кончать. Это поставь ему условием. Он парень способный, хорошо играет на балалайке — тоже, чтобы не пропускал.

Засмеялась Наташа.

— Договорились? Давай пять.

Опять молчит, но мою руку пожала. Когда уходил, напомнил:

— Об этом, конечно, Бобу… понимаешь? Только мы с тобой будем знать».

9 апреля 1932 г.