— Какой колоссальный сюрприз. Как я уже говорила, думаю, что где-то между этими двумя крайностями есть золотая середина. Почему бы тебе не открыть мне один секрет, и мы начнем с этого?
Когда Деклан просто смотрит на меня, поджав губы, я говорю:
— Маленький. Например, почему ты никогда не носишь ничего, кроме черного. Воспринимай это как тренировочный заход перед полным доверием.
Через мгновение, когда Деклан отрабатывает сердитый вид, он мрачно говорит:
— Придет время, девочка, и очень скоро ты все узнаешь. — Он переворачивается на спину и смотрит в потолок. Затем встает, одевается и выходит из комнаты.
Когда три дня спустя Деклан все еще не вернулся, я испытываю панику, не похожую ни на что из того, что я когда-либо испытывала.
Потому что, согласно новостным сводкам, босса каждого мафиозного синдиката в стране убивают, одного за другим.
Когда я вхожу в дом, уже поздно. Почти три. Я ожидаю найти Слоан спящей в постели, но вместо этого она в медиа-комнате, свернулась калачиком на диване с бокалом красного вина. На кофейном столике стоят две бутылки вина, одна из них пустая, другая на четверть полная.
Телевизор настроен на круглосуточную новостную станцию.
Она меня не замечает. Я стою в дверях и наблюдаю за ней, пока она делает глоток из бокала с вином и грызет ноготь на большом пальце. Она выглядит измученной. Взвинченной. Обезумевшей от беспокойства.
Я чувствую укол вины, но все равно рад, что не позвонил.
Не то чтобы это было легко.
Слоан ни на секунду не выходила у меня из головы с тех пор, как я уехал. Если бы еще не знал, что одержим, то с разницей в три дня довел дело до конца с тонкостью топора.
Схватив пульт дистанционного управления, она начинает переключать каналы, перескакивая с канала на канал, делая паузы всего в несколько секунд между каждым перескоком. Что-то ищет.
Я знаю, что именно.
— Попробуй CNN. Они обожают эту чертовщину.
Слоан вскакивает на ноги, роняя бокал с каберне на пол. Вино разливается по всему кремовому ковру, оставляя узор, похожий на брызги из перерезанной яремной вены.
Сжав руки в кулаки, она смотрит на меня широко раскрытыми немигающими глазами.
— Ты жив.
— Ах, снова эта удивительная наблюдательность.
Ее глаза вспыхивают.
— Не смей вести себя со мной беспечно. Не смей быть болтливым. — Она указывает трясущимся пальцем на диван. — Я сижу здесь уже три гребаных дня, слушая репортажи об убитых гангстерах. Три. Дня. Ты хоть представляешь, через что я прошла? Почему ты не позвонил? Где, черт возьми, ты был?
С каждым вопросом ее голос повышается. Она чертовски зла.
Это не должно меня радовать, но радует. Ее реакция дарит мне такое счастье, что я мог бы парить.
— Работал.
Я бросаю взгляд на телевизор, затем снова на нее. Я знаю, она понимает, когда с ее лица сходит краска.
— Ты... ты...
Я тихо говорю:
— Высшее военное искусство состоит в том, чтобы подчинить врага без боя.
Закрыв глаза, Слоан качает головой.
— А теперь ты цитируешь Сунь-цзы, — с горечью в голосе замечает она. — Как будто в этом есть хоть какой-то смысл.
— Просто проверяю твой превосходный IQ. Ты прошла. На этот раз.
Слоан распахивает глаза. Сверлит меня взглядом, полным такой ярости, что я почти улыбаюсь.
— Какого хрена, Деклан?
Я прислоняюсь к стене и складываю руки на груди.
— Ты ругаешься необычно часто, девочка, даже для себя. Что это значит? — Позволяю улыбке расползтись как змеиным кольцам. — Только не говори, что скучала по мне.
Воздух вокруг ее головы мерцает от ярости, граничащей с безумием. Я ожидаю, что у Слоан глаза вылезут из орбит. Она выглядит так, словно направляет призрак Чарльза Мэнсона.
Она подходит к тому месту, где я стою, и дает мне пощечину.
Когда моя голова перестает кружиться, я смотрю на нее и улыбаюсь.
— Как ты смеешь улыбаться мне, сукин ты сын?
— Это риторический вопрос? Я думал, они тебе не нравятся.
— Я сидела здесь, думая, что ты мертв!
— Нет, не я. Только главы всех остальных синдикатов. Кроме Казимира. Я сохранил ему жизнь, потому что ты меня об этом попросила.
Слоан так сильно втягивает воздух, как будто пытается не утонуть. Она морщится и краснеет. Я думаю, потому что она не знает, что еще сделать, и снова дает мне пощечину.
Я хватаю ее и крепко целую.
Она разражается слезами.
— Ты - засранец! Я ненавижу тебя! Я ненавижу тебя!
— Знаю, детка, — говорю я, посмеиваясь и крепко обнимая ее. — Ты ненавидишь меня до чертиков. Только ты этого не делаешь. Ты без ума от меня. Ты так влюблена в меня, что разрыдалась, потому что я жив.
Всхлипывая мне в плечо, она колотит кулаком по моей груди.
Я шепчу ей на ухо:
— Милая девочка. Моя свирепая маленькая королева львов. Подставь свои губки.
Слоан шмыгает носом и хнычет, когда я целую ее, прижимаясь ко мне так, словно никогда не отпустит.
Я никогда в жизни не был так счастлив, как сейчас, в этот момент.
То есть до тех пор, пока она не отталкивает меня. Слоан поворачивается и уходит, схватившись руками за голову, раздраженно рыча.