Тихо всхлипывая, я шагаю в ванную, избегая своего отражения в зеркале. Я не знаю, что я когда-либо значила для Брайдена. Одно время я думала, что важна ему, но наконец сделала вывод и призналась самой себе, что, возможно, все эти годы, принимала желаемое за действительное. Что видела в наших отношениях лишь то, что хотела видеть.
Я вложила в нашу дружбу больше смысла, чем это было на самом деле.
Может, я что-то значила для него. Может быть, до сих пор что-то значу.
Но не более, чем та, другая, кем бы она ни была.
А знаете, что самое обидное? С обычным, ничего не значащим перепихоном я бы без проблем справилась. Я ведь пережила, когда увидела, как он трахал Дженнифер, потому что знала, что все это закончится.
Но теперь у него есть девушка, после все этих клятв... Я знаю, что это значит. Как я и сказала, она, скорее всего, очень дорога ему.
В сравнении с этим, я ничего не значу.
Он отказался от всех своих клятв и проблем, чтобы быть с ней, а со мной не смог быть даже один раз. Хотя я и была довольно жалкой и очевидной в том, как сильно хочу этого. Как сильно нуждаюсь в нем.
Должно быть, в моём сердце не осталось ничего, что касалось эмоций, но я чувствую, как оно раскалывается на части, словно из него живьем вырывают одну.
— Давай, Кира. Соберись, черт возьми, — рычу я на себя, включаю холодную воду и брызгаю себе в лицо снова и снова.
Я должна перестать плакать. Мне нужно вернуть хоть какое-то подобие нормальности. Я должна продолжать жить своей жизнью.
Должна оставить его в прошлом.
Все эти годы я была не в состоянии сделать это. Даже сейчас не могу.
Смогу ли когда-нибудь?
Не нужно быть гением, чтобы понять наиболее вероятный ответ на этот вопрос.
— Кира! — зовет мама из-за двери, коротко постучав. — Спускайся к ужину, милая.
Ее голос такой же нежный, каким был последние несколько недель.
Потому что она, как и все остальные, знает, как я разбита. Все они относятся ко мне, словно я чересчур ранимая. Словно я нечто хрупкое.
Я выключаю воду и беру маленькое полотенце со стойки. Вытираю лицо и выхожу из ванной.
И сталкиваюсь лицом к лицу с фотографией.
Той самой, что он подарил мне. Я убедила себя в том, что она была смехотворно романтичной.
Той, что до сих пор красуется на моей стене.
Что за хрень? Почему она все еще там? Не могу поверить, что я до сих пор ее не сняла.
Решительными шагами направляюсь к своей кровати. Бросив на нее полотенце, я иду к фотографии, и, остановившись около неё, буквально срываю со стены.
— Кира? — мама зовет меня с другой стороны двери все тем же нежным голосом.
Я не могу выбросить эту чертову штуковину. Она все еще в моих дрожащих руках и желание разбить ее на части гложет меня до сих пор.
— Кира, милая, ты меня пугаешь.
Стиснув зубы, я позволяю фотографии упасть на белое ковровое покрытие. Не могу ее выбросить, и это ужасно злит, доводя до бешенства ту крошечную часть меня, что жалобно скулит из-за невозможности заполучить желаемого мужчину. Я ударяю ногой по фотографии, подбрасывая ее над моей кроватью.
Часть меня надеется, что я разбила ее. Что в следующий раз, когда я вытащу ее, она будет сломана.
— Кира!
— Встретимся внизу, мам. Дай мне минутку, — и удивляюсь, как ровно звучит мой голос. Как ни странно, довольно спокойно.
Возможно, отбрось я прочь эту картинку, это принесло бы мне больше пользы, чем когда она со мной.
Несколько секунд я слышу мамино замешательство через дверь, а потом и ее облегчение от моих слов.
Я неделями не могла произнести связно больше нескольких слов.
— Ладно... ужин...
— Спускаюсь. Я слышу тебя, мам, — произношу я слабым голосом, мой взгляд застывает на ковре под моими ногами. — Буду через несколько минут. Обещаю.
У меня занимает чуть больше времени, чем «несколько» минут, чтобы спуститься вниз. Намочив полотенце, я вытираю лицо холодной водой, по несколько минут прижимая его к каждому глазу, повторяя процесс снова и снова.
В конце концов, краснота сходит с глаз. Я ничего не могу поделать с бледностью или маской смирения на лице, но это лучшее, что я вообще могу изобразить сейчас.
Когда я спускаюсь вниз, то до чертиков радуюсь, что сегодня вечером мы с мамой вдвоем. Стивен, вероятно, работает допоздна.
Я избегаю маминого взгляда и сажусь за стол, когда она подает нашу еду. Я не уверена, что смогу съесть хоть что-то, но я должна попытаться. Ради нее. Но прежде всего ради себя.
Я не могу позволить Брайдену продолжать разрушать меня. Просто не могу.
— Милая, — шепчет грустно мама. Она останавливается рядом со мной, поскольку я пялюсь на тарелку с едой напротив, и вижу краем глаза, что она поднимает руку, чтобы коснуться меня. Мама колеблется, ее рука в воздухе.
Потом медленно кладет мне ее на плечо. Напряженно.
Ждет, что я отодвинусь.
Но я не делаю этого.
Неожиданно, напряжение, что скопилось в маме, покидает ее внезапной волной. Это чувство настолько сильное, что я чувствую, как оно сочится сквозь ее прикосновение.