— Значит, вы бракуете китайский метод ловли лудевами?
— Категорически. У меня свой план. Сейчас веду наблюдения за стельными оленухами. Заметил — с тех пор, как поднялся лес, они предпочитают телиться в определенных уголках полуострова. Здесь с трех сторон их защищает море, с четвертой — мы, люди. С каждым годом оленух для отела остается все больше, это становится массовым явлением. Первые же день-два оленята не так уж прытки, их можно ловить руками. Если это удастся, вскормленные коровьим молоком оленята станут по-настоящему ручными. Следующей весной обязательно начну опыты…
В этот день Суханов остался ночевать на Сидеми. После ужина хозяин пригласил его в кабинет, и Александр Васильевич увидел на одной из полок над рабочим столом аккуратный ряд одинаковых, в черном переплете, больших книг. На корешках четко выведен год. На первой слева — 1879, и дальше за все последние 15 лет. — Вы ведете такой строгий учет без бухгалтера?
— Нет ни бухгалтера, ни счетовода, ни приказчиков. Обходимся вообще без служащих. Наблюдение и контроль по животноводству, коллекции птиц и бабочек, метеорологическая станция и даже ветеринария, — все лежит на членах семьи, все обязанности распределены от старшего до самого маленького. Посильно, конечно. Такое дело, как наше, надо любить, Александр Васильевич, отдавать ему душу, — иначе проку не будет. Тут со временем считаться не приходится.
— А что же записывается в этих книгах?
— Все самое главное: родители, масть, экстерьер, кличка, приметы, даже характер каждой лошади. Кроме того, мне приходится составлять ежегодные отчеты в главное управление коннозаводства в Петербурге. В общем, честно говоря, и мне, и жене, и ребятам досуга остается не много.
— Мне очень нравится, как вы приучаете своих детей к дисциплине и труду.
— Да, у нас уж поистине: работе время, потехе час, — добродушно согласился хозяин. А гость сказал взволнованно:
— К сожалению, мои сорванцы растут в городе в другой обстановке. Я часто отсутствую, а мать их балует. У вас совсем иная картина: все целый день на воздухе, резвятся и работают. Это отлично. Честно говоря, я давно хотел просить вас брать на лето моих Гришку и Костю. Только чтобы им не делали никаких скидок, чтобы они не чувствовали себя гостями, а еще хуже — сынками начальства!
— Присылайте. К глупостям не привыкнут, а ценить кусок хлеба научатся быстро. Хитрить и отлынивать от работы тоже не выйдет, в этом отношении наши приучены к справедливости: всем поровну. Что же касается вредных с официальной точки зрения идей — я ведь в прошлом политкаторжанин — прививать не стану. Однако если ваши сыны привыкнут смотреть на мир более демократично, не взыщите.
— Что вы, Михаил Иванович! В вашей порядочности, конечно, не сомневаюсь. А что касается, так сказать, вольных взглядов, то ведь я и сам, между нами говоря, многие из них разделяю.
— Поэтому, наверное, и пользуетесь такой популярностью среди крестьян-переселенцев, Александр Васильевич. Сколько ни довелось беседовать с теми, кто приезжает к нам за лошадьми, все толкуют, что справедлив, мол, начальник округи, не барин.
— Стараюсь, как умею. Ведь золотые люди прибывают: энергичные, работящие, стойкие. Сколько мытарств доводится перенести им в длиннейшем морском или полупешем пути. Когда-то еще достроится наша железная дорога через всю матушку-Сибирь?! И вот он, сирый, после российской-то скудости через все мучения к просторной земле Уссурийской добрался и рад-радешенек. Готов каждому чинуше последнее отдать, чтобы получить хороший надел. А те, чего греха таить, только и норовят обобрать переселенца. Вот и воюю, пытаюсь заступаться за мужиков, намыливаю шеи чиновникам.
— Да, народ в основном прибывает дельный, хозяйственный. Недавно побывали у меня переселенцы-староверы с верховьев Уссури. Прибыли, рассказывают, за тридевять земель на волах, два года добирались. И за несколько верст до выделенного им под селение участка, попали в непроходимые заросли винограда. Три дня, говорят, бились, пока прорубили тропу. Так и окрестили свою деревню — Виноградовка.
— Да-а, расскажи в России — не поверят! А мы уже привыкли…
Утомившийся за день Суханов невольно зевнул, и Михаил Иванович посмотрел на часы.
— Ого, двенадцатый час! Вы, верно, устали, Александр Васильевич. Оля постелит вам здесь, в кабинете, идемте пока. — И, пожелав спокойной ночи, добавил:
— А ребят присылайте нынче же, найдем, чем занять…
С тех пор Гриша и Костя начали проводить на Сидеми каждое лето. И они, и родители были довольны. Но мог ли царский чиновник, начальник округа Александр Васильевич Суханов предполагать, что через два десятка лет его Костя станет известным большевиком-революционером? Что ему — герою, отдавшему жизнь за свободу народа — во Владивостоке поставят памятник, его именем будут названы улица и корабль.
ЖЕНЬШЕНЬ