Ненавижу тебя

— Прописаны вы в этом городе. Дубликат свидетельства о рождении выдается за один день, — произношу холодно я, поднимая взгляд на Родиона. В голове щелкают куски мозаики — вряд ли, если Настя просила меня нанять адвоката, чтобы защититься от притязаний бывшего мужа, она бы отдала ему ребенка так просто…

— Я не успел, — нагло парирует этот хрен, — буквально только что потеряли.

— Да? Вы не будете против, если мы сейчас обратимся в полицию? — насмешливо спрашиваю я.

Тот стремительно бледнеет, а Соня снова начинает завывать, скуксившись, и пытается вывернуться с рук.

— С какого перепугу? Потеря свидетельства — не преступление, — цедит Родион, и, развернувшись, пытается уйти, но я перегораживаю ему дорогу рукой, — слыш, мужик, ты попутал?

— У тебя ребенок рыдает, пытаясь вырваться, — я смотрю на него сверху вниз, потому что этот черт здорово проигрывает мне в росте, — документов на девочку нет, только запись в паспорте, которую можно сделать обычной ручкой дома. Позвонишь матери ребенка, чтобы она развеяла наши сомнения?

— Я с ней не живу, — он выполевывает это так, будто Настя — это просто исчадие ада, от которого он был рад избавиться, — она не приедет. Бухает опять где-нибудь. Слыш, мужик, ну дочь моя это! Че ты прикопался?

— А вещи ее где? — хмыкаю я, — налегке путешествуете?

Он нервно жует губы, а я вижу, как Маша, округлив глаза, тянется к телефону и набирает номер. Я мотаю головой — нет, не надо. Она медленно кладет трубку обратно.

— Отпускай девочку и проваливай, — произношу я, глядя в глаза бывшему мужу Насти. Черт, она жила с этим отбросом? Иначе я не могу никак назвать человека, который вместо того, чтобы спокойно договорится, таскает по судам бывшую жену и крадет ребенка, который, судя по всему, его не очень-то и хорошо знает.

— Ты охренел? Я сейчас реально в полицию позвоню, — он ставит Соню на пол, и, придерживая за капюшон, достает из кармана смартфон. В этот момент Соня издает пронзительный визг, рвется от него в сторону, и капюшон, щелкнув кнопками, остается в руке у Родиона. Я хмыкаю. У нее явно гены Насти. Боевая деваха.

— Кудабл!!! — орет Родион, пытаясь броситься вслед за ней, но напарывается на мой вовремя выставленный локоть животом и стекает, охнув, на пол, — да ты… урод… сядешь… за…

— Наружу его вышвырните и не пускайте, — произношу я подбежавшей охране. Те подхватывают уродца под руки и тащат по полу к выходу. Окей, хоть какая-то с него польза. Полы собой протрет.

Я иду вслед убегающему и громко шуршащему розовому комбинезончику. Помпон на шапке у Сони весело подпрыгивает при этом. Да, это с одной стороны весело смотрится — как двухлетка, или сколько там ей, пытается неуклюже и по детски перебирая ножками убежать в закат. Но внутри у меня расцветает поганое чувство жалости к ребенку, который натерпелся за сегодня стресса. Я не видел, чтобы она так отчаянно рыдала при Насте. И почему-то я уверен, что сейчас в ее детской головке бьется страх похлеще чем у взрослого.

— Стой, — произношу я, поймав девочку за воротник, и она, вскрикнув, и вскинув ручки, садится с размаху на пол, вырываясь из захвата. Черт, расскажите мне кто-нибудь в срочном порядке, что делают с детьми, а? Я сажусь на корточки перед Соней и она испуганно смотрит на меня, готовясь снова разрыдаться. Глаза красные, нос опухший — девочка явно плакала сегодня много. Переломать бы ноги этому выродку, мать его, — слушай, я знаю, где твоя мама. Если ты не будешь убегать — я смогу позвонить ей и она скоро приедет.

— Мама, — тихо произносит Соня.

— Ага. Мишку хочешь?

Она мотает головой. Дьявол, с Ксюшей, когда она была мелкая, как-то попроще было. Я подкупал ее конфетами и отдавал свои игрушки, а она велась. А с этим ребенком что?

— Конфеты? Поесть? Хочешь на лифте покататься? — она снова мотает головой, а я растерянно оглядываю холл отеля, украдкой отмечая заинтересованые взгляды постояльцев и Машу, бегущую к нам, — на ручки? Спать? Пить?

— Пить! — выдает внезапно Соня, а я чувствую, как меня отпускает паника. Окей, первый контакт есть. Может, потом и конфеты можно будет впихнуть, пока Настя едет.

— Элиас, что мне делать?! — зато Маша выпаливает вопрос панически, подбегая к нам, — это был педофил, да?! Какой ужас! Мне звонить в полицию?

— Нет, Маша, педофилом сделают меня, если я сейчас не позвоню матери ребенка, — хмыкаю я, — принеси девочке попить.

— Э… — вырывается растерянное у Маши, — хорошо. Как скажете. Сейчас принесу.

Она уносится, как ураган, цокая каблучками, и буквально через полминуты возвращается с пластиковым стаканчиком воды.

Я забираю у нее стаканчик и протягиваю Соне. Она недоверчиво смотрит на меня, но, видимо, жажда пересиливает — девочка поднимает ручки и забирает воду, коснувшись на секунду ледяными пальцами.

Не то, чтобы я повернут на детях, но, если бы этот хренов Родион сейчас стоял бы еще рядом — я бы ему нос сломал. На улице холодина, а она без варежек. У этого дебила мозги-то хоть есть?

— Маша, видеонаблюдение починили? — задаю я вопрос, глядя, как Соня большими глотками пьет воду, едва не захлебываясь.