Ненавижу тебя

— Слушай, отец, — фыркаю я, не удержавшись, — если уж вспоминаешь о родительских правах — вспомни и об обязанностях. Можешь начать платить алименты. Мне проще станет.

Он цыкает, закатив глаза.

— Нефиг было от меня уходить, Настя. Было бы проще.

О, Боже. Я разворачиваюсь и иду к подъезду, решив закончить этот разговор. Не хочу нового витка ругани, не хочу объяснять, что легче мне б не было с мужем, который шляется по бабам и лежит пузом кверху на диване.

— Слыш, Настя, — доносится мне в спину ехидный голос, — не хочешь по-хорошему, тогда будем по-плохому. Я нанял адвоката и буду судиться с тобой за ребенка.

У меня глаза лезут на лоб и я едва не спотыкаюсь об одну из ступенек.

— Чего-о? — вырывается у меня, и я поворачиваю в сторону Родиона голову. Он стоит, засунув руки в карманы и самодовольно улыбается, — ты нормальный вообще? Ни один суд не отберет у меня ребенка. Она маленькая, и я ее мать. Ты придурок?

— Не-е, Насть. Будем воспитывать Соню пополам. Полгода я, полгода ты, — он скалит неровные зубы, — я все продумал. Ты еще приползешь ко мне на коленях.

И он уходит, оставив меня пораженно ловить воздух ртом, пока я пытаюсь что-нибудь выдавить из себя.

Мне кажется, что его слова породили в моей груди горячего и ядовитого дикобраза. Потому что мерзкий и колючий страх растекается по моим венам, а сердце готово выпрыгнуть, чтобы сбежать от этого ужасного чувства.

Я набираю код на домофоне трясущимися пальцами, и цифры перед глазами расплываются. Залетаю в подъезд, иду к лифту и на автомате нажимаю в нем кнопку этажа.

Нет, это бред какой-то. Он же не может так поступить? Наверное, он хотел меня запугать. У него это удалось, потому что меня просто трясет. У меня нет денег на адвокатов! Какого черта вообще происходит?! Я не могу отдать Соню ему ни на день, потому что она просто к нему не привыкла!!! Ему плевать на ребенка!!!

Телефон в кармане начинает звонить и я достаю его, едва не выронив на пол. На экране незнакомый номер.

Почему-то от этого меня трясет еще больше, будто бы мне уже звонят из суда, чтобы сказать безэмоционально «собирайте ребенка, он едет к отцу на полгода».

Я принимаю вызов, чувствуя, будто сердце падает куда-то вниз.

— Да?…

— Ммм, слушай, Никольская, — врывается в уши приятный голос кобеля Элиаса, и я резко выдыхаю. Меня отпускает, и внезапно слезы льются рекой из глаз. — я хотел…

— В задницу иди, Элиас, — всхлипываю я, даже не заботясь, что он там подумает о моих рыданиях в трубку, и сбрасываю вызов.

Пусть тешит свое самолюбие и думает, что я плачу из-за него. Откуда он вообще мой номер взял?!

Эпизод 28. Элиас

Я недоуменно смотрю на смартфон.

Все заготовленные фразы выветриваются из головы подчистую. Меня обычно раздражают женские слезы. Особенно, когда они льются по какому-то абсолютно идиотскому поводу, вроде “эта стерва пришла в таких же туфлях, как у меня, прикинь?”. Наверное, я уже разучился думать о том, что женщины могут плакать по другим причинам, но что-то мне подсказывает, что у Никольской иного масштаба проблемы, чем похожие туфли у заклятой подружки.

«Элиас» — спокойно замечает мозг, — «тебя в задницу послали. Зачем тебе думать о ее проблемах?».

Сижу и барабаню растерянно пальцами по рулю. Те самые четверо парней гоповатого вида по-прежнему молча сверлят мою машину взглядом. Они живые вообще? Или голограмма? О чем я думаю?

Черт, а если у нее там что-то случилось?

«Остановись» — устало советует мне разум, но я уже снова набираю номер брата.

— Да мать твою, Элиас, — рычит Эрик после двадцатого гудка, — че тебе еще, а?!

— Дай мне Лену, пожалуйста.

— Ты совсем опух? — интересуется он, я слышу отдаленный мат, и потом голос его жены в трубке. Звучит он вроде приветливо, но за этой приветливостью проскальзывает «да ты задрал», — да-а, Элиас?…

— Дай мне, пожалуйста, адрес Анастасии.

— Пфф, — вырывается у Лены, — ты издеваешься?

Нет, я просто очень настойчивый и всегда иду к цели напролом.

— Ну, нет, — произношу я, — мне серьезно надо.

— Я не была у нее в гостях. Мы всегда встречались где-нибудь в городе.

Бах. В этот раз передо мной будто вырастает каменная стена, в которую я с разбега и впечатываюсь.

— Ммм… — задумчиво тяну я, — а кто знает? Дай номера.

Молчание в трубке затягивается.

— Прости… эээ, Элиас, у меня нет слов, но… кхм, — Лена хрюкает, — ладно, я тебе дам номера девочек, но вряд ли они так просто тебе выдадут Настю. Это странно. Записывай.

Мне немного плевать на странность, потому что от прошлого отделаться нелегко. Я не хочу ставить точку в нашем с Никольской общении именно так.

Какого хрена я вообще полез в старый телефон, прочитал миленькие смски пятнадцатилетней давности, вроде «Эли, прости меня, я была полной идиоткой, можно я приеду к тебе в больницу?».

И вишенка на торте — «ты навсегда останешься моим самым лучшим другом». Короткое предложение, вырванное из простыни извиняющихся и плаксивых смсок, с которого меня закоротило. Френдзона, значит, да, Настя? Окей-окей.

Я надеялся все-таки прочитать что-то вроде «я поняла, Эли, что ты лучше этих придурков, будь моим парнем». Увы.