Немцы в городе

Продравшись материальным телом сквозь жесткие полоски толстого полиэтилена, мешающего рассеиванию в коридор холодного воздуха, я вошел внутрь, уже привычно нащупал выключатель и понял, что очутился в обычной морозильной камере, набитой подвешенными на крюки свиными тушами, в точности такими же, какие я минутой назад видел на тележках работных людей.

Туши висели ровными рядами, разделенные лабиринтами проходов, но что-то во всем этом было странным, нечто, что не позволило мне выключить тусклый свет и покинуть помещение. Я произвел несколько осторожных шагов вперед и в следующий миг почувствовал, как улегшиеся в области головы волосы теперь не просто встали дыбом, а, взбунтовавшись, почти выскочили корнями из своих гнезд.

– Твою китайскую мать! – вырвалось у меня помимо твердой воли, когда я рассмотрел, что на крюках болтаются не привычные для российского глаза свиньи, а туши освежеванных китайцев.

Почему я решил, что это китайцы, мне было неведомо, потому что туши были лишены голов и кожи, и опознать в них национальность было затруднительно, но только такое вот возникло у меня убеждение. Упитанные тела висели неподвижно, отсутствующими головами вниз, зацепленные крюками за связанные ноги.

Я попятился и едва не впал в недопустимую панику, наткнувшись спиной на пластиковые заградители холода, о существовании которых забыл, и выскочил из камеры, опять запамятовав удалить выключателем свет…

Стараясь ступать плотным крестьянским шагом, я пошел по коридору к выходу, пытаясь собраться с мыслями. К сожалению, рабочие с тележками укатили, а больше не у кого было со всей скрупулезностью вызнать, почему свиные туши на комбинате так похожи на освежеванных китайцев и нет ли в этом какого-то производственного нарушения. Естественно, поверить в то, что это и на самом деле китайцы, было невозможным, зато это могло быть проверкой на моральную устойчивость и преданность общему делу, устроенной мне руководством партии в лице члена дальневосточного реввоенсовета, Верховного комиссара Дальневосточной революционной республики, товарища Е. М. Гусмана. Даже нацепленная на правый большой палец связанных ног недавней туши бирка, на которой я минуту назад разобрал химическую надпись: «Юшенг Йо, 27 лет, привес за лето 2 (два) пуда, конвоир рядовой Севастьянов», не могла убедить меня в обратном.

В тревожных чувствах я ткнулся еще в какую-то камеру, и, опасливо приоткрыв дверь, увидел огромный площадью цех, в центре которого стоял массивный агрегат, верхняя часть которого являла собой приемную воронку гигантской мясорубки. Управляемая кем-то кран-балка с крюком, на котором была подвешена связка освежеванных свиных туш, со скрежетом доехала до зева воронки, и работный человек в брезентовом фартуке, стоявший рядом на специальной деревянной площадке, принялся заполошно махать руками.

– Матвеич! – хрипло заголосил он, задрав лицо кверху, – ты ж смотри, подлец, куда двигаешь! Вира! А ну! Вира, тебе говорят, похмельная, можно сказать, твоя рожа! Нарушаешь, можно ответственно заявить, тщательный бесперебойный трудовой процесс!..

Кто-то невидимый приподнял крюк с болтающейся на ней мясной связкой на полметра вверх, и человек махнул рукой уже плавно, с долей удовлетворенности.

– От так… от так, да… А ну, наддай еще чуток вперед, и майна…

Агрегат заскрежетал своими невидимыми рубящими лопастями, и из специального раструба с костяным хрустом бурно полезла плотная кровяная масса, которая, оторвавшись, с громким чавкающим звуком упала в исполинских габаритов жестяное корыто. Кто-то внутри воронки заверещал по-китайски так пронзительно, что голос его вырвался из мясорубного агрегата и перекрыл громкий хруст его проворачивающихся лопастей, а человек в фартуке опять зло заорал кому-то, находящемуся вверху:

– Матвеич! Подпишешь мне в качестве подлинного свидетеля офицьяльный акт! Это кто ж их так глушит, что они своими неорганизованными выкриками опять весь технологический цикл мне тута срывают! Это кто ж у них там в забойном цеху такой криворукий!..

Я тихо прикрыл дверь и поднял глаза, чтобы прочитать зеленую масляную надпись на жестяной дверной оболочке: «Колбасный цех № 1».

Не меньше десятка секунд я стоял неподвижно, перечитывая это еще и еще, а потом мой организм вдруг неодолимо скрючило и я, схватившись руками за живот, побежал, не глядя, по коридору в стремлении донести желудочное наполнение до улицы, где можно было отдышаться свежей атмосферой.

И уже выворачиваясь на крыльце наизнанку, не видя ничего вокруг из-за разноцветных, застивших мое зоркое зрение всполохов, пытался припомнить я, сколько за прошедшее лето сожрал вкуснейшей колбасы, выдаваемой мне на комбинатах в качестве десертного дополнения к революционному фельдфебельскому пайку…