Немертвый в саду добра и зла

Теперь эта женщина, которая могла потягивать страдание от другого также легкого, как дышать, хотела, чтобы она признала, что двойственность, которая спасла ее здравомыслие, была неправдой? Что она может найти красоту в своей тяге, называя ее любовью?

— Это не любовь, — сказала она, чувствуя, как будто не может дышать.

— Тогда, почему ты противишься Арту? — обвинила Миа, намек улыбки появился у нее на лице, и она насмешливо подняла одну бровь. — Весь этаж думает об этом. Ты знаешь, что это больше, чем случайный акт. Это способ показать твою любовь, и дать это Арту означало бы, что ты — половинчатая, а не шлюха. Грязная, извращенная шлюха, продающая себя за мгновение плотского удовольствия и профессионального продвижения.

Это было так близко к тому, что Айви думала сама, что она сжала челюсть, довольная, что офисная дверь была закрыта. Она чувствовала, что ее глаза расширили, но воспоминание о голоде, мелькнувшем в глазах Мии, заставляло ее сидеть. Она знала, что Миа вызывала ее, подстрекала ее гнев, таким образом, она могла упиваться им. Это было то, что делали банши. Они часто использовали правду, чтобы сделать так, чтобы стало еще хуже.

— Нельзя выразить свою любовь в том, чтобы брать кровь, — сказала Айви, ее голос звучал низко и неистово.

— Почему нет?

Почему нет? Это звучало так просто.

— Потому что я не могу сказать крови нет, — сказала Айви горько. — Мне нужно это. Я жажду этого. Я хочу удовлетворить свою жажду, черт побери.

Миа рассмеялась.

— Ты глупая, плаксивая маленькая девочка. Ты хочешь удовлетворить ее, потому что это связано с твоей потребностью в любви. Для меня слишком поздно. Я не могу найти красоту в удовлетворении моих потребностей, потому что все, кого банши любят, умирают. Ты можешь, и посмотри, ты настолько эгоистична, что мне хочется тебя ударить. Ты — трусиха, — обвинила она. — Слишком напуганная, чтобы найти красоту в своих потребностях, потому что сделать это — признание, что ты была неправа. Что ты дурачила себя большую часть своей жизни, лгала, что это не важно, таким образом, ты можешь удовлетворить свои желания. Ты — шлюха, Айви. И ты знаешь это. Прекратите обманывать себя, что ты не такая.

Айви чувствовала, что ее глаза вспыхнули и стали полностью черными от гнева.

— Ты должна уйти, — сказала Айви, мышцы были так напряжены, что требовалась вся ее сдержанность, чтобы удержаться от того, чтобы не ударить банши.

Миа встала. Она выглядела живой и яркой, ее гладкое лицо покраснело, но было красивым, как у осуждающего ангела, сильное и безразличное.

— Ты можешь жить не своей судьбой, — дразнила она. — Ты можешь быть той, кем хочешь быть. Так Пискари деформировал тебя. Так он сломал тебя и переделал, чтобы ты была гибким источником эмоциональной богатой крови. Тебе решать принимать или отрицать это.

— Думаешь, мне нравится быть такой? — сказала Айви, вставая, когда ее расстройство плескалось через край. — Думаешь, что мне нравится кто-то с длинными зубами, который может обмануть меня? В этом я родилась… и нет никакого другого пути. Слишком поздно! Слишком много людей ожидают, что я такая, слишком много людей вынуждают меня быть такой, какой они хотят, чтобы я была. — Правда выходила, беся ее.

Миа открыла рот, ее лицо пылало. Ее глаза были скрыты солнцезащитными очками, а золото в ее коротких темных волосах ловило свет.

— Это оправдание ленивой, напуганной трусихи, — сказала она, и Айви напряглась, готовая сказать ей замолчать, но память о голоде держала ее на поводке. — Признайся, что ты была неправа. Признайся, что ты — уродина и шлюха. Тогда больше так не будет.

— Но это так хорошо! — прокричала Айви, не заботясь о том, слышал ли этаж или нет.

Миа дрожала, все ее тело сотрясалось. Быстро дыша, она схватилась за спинку стула. Когда она пристально посмотрела из-за ее солнцезащитных очков, Айви поняла, что воздух был так же чист и неиспорчен, как будто спора не было. Пульс участился, Айви глубоко вдохнула, находя только намек духов Мии и самый мягкий след ее пота. Черт. Сука была хороша.

— Я никогда не говорила, что это будет легко, — сказала Миа мягко, и Айви задумалась что точно, черт возьми, только что произошло. — Голод всегда будет там, как шип. Каждый день будет хуже, чем предыдущей, пока ты будешь думать, что не можешь существовать еще мгновение, но тогда ты будешь видеть грязь в глазах, пытаясь выбраться… и если ты будешь сильна, то ты найдешь желание измениться для других дней. И на другие дни, ты будешь тем, кем хочешь быть. Если ты — не трусиха.

Жужжание настенных часов стало громче, когда все стихло, почти достаточно, чтобы услышать сердцебиение Мии, и Айви стояла за своим столом, ей были не по душе те чувства, которые смешивались в ней.

— Я — не трусиха, — сказала Айви наконец.

— Нет, не трусиха, — признала Миа, спокойно и тихо. Насытившись.

— И мне хватает силы воли, — добавила Айви громче.

Миа медленно вдыхала, ее бледные пальцы напряглись на ее сумочке.