Немекитеп'a

Марика смотрит на нее сочувственно и дружелюбно, точно так же она смотрит на крохотный белый молочник (собственность кафе). Судьба молочника предрешена, он уйдет отсюда вместе с Марикой. Марика всегда берет то, что ей нравится, нимало не заботясь о последствиях. Не так давно она сперла две сигары «UPMANN No.2» из табачной лавки — прямо с витрины, при полном попустительстве ошалевших от одного ее появления продавцов.

Оба продавца — молодые парни; парни всегда найдутся и в других местах, где промышляет Марика, — этим, отчасти, и объясняется ее безнаказанность.

Но только — отчасти.

Он все еще думает о Брюсселе. Брюссель всплыл в памяти из-за Бреля, ведь Брель был бельгийцем. И у него были белые, длинные, диковатые зубы, что роднит его с животным. А, следовательно, — и с Марикой.

Черно-белое животное-Брель стоит на краю сцены, лицо его залито слезами (слишком много слез, слишком много зубов) и — такое отчаянное, безостановочное и черно-белое «Ne Me Quitte Pas». Те, для кого поет Брель, в кадр не попали.

Та, для кого поет Брель, в кадр не попала.

Но он не слишком бы удивился, если бы той, для кого поет Брель, оказалась Марика.

Это невозможно в принципе, но с Марикой возможно все, немекитеп'a не исключение. Немекитеп'a — всего лишь «не покидай меня», непокидайменянепокидайменянепокидайменя, божья коровка все ползает и ползает по пальцам Марики.

Позволь мне стать

Тенью твоей тени

Тенью твоей руки

Тенью твоей собаки

Не покидай меня

Вот он и вспомнил подстрочник, а заодно и то, что его жена (когда-то, двенадцать лет назад, или даже раньше) выучила французский ради одной этой песни.

Марика на такой подвиг не способна. Она не способна и на сотую долю того, на что способна его жена. Но разве это что-то меняет?

Ничего.

Как ничего уже нельзя поделать с хоть бы ты умерла.

— Я хочу развестись с женой, Марика. Ты ведь знаешь, что я женат. Догадываешься. Я хочу развестись с женой и быть с тобой. Только с тобой. Я люблю тебя.

— Ты любишь меня, да.

— А ты?? Ты любишь меня??

— Не будь скучным.

Ещё бы, «koshkyzaebalivashipostu», отцепится ли от Марики, эта грёбаная божья коровка?.. Он врет, когда говорит, что хочет развестись с женой. Он просто хочет, чтобы она умерла. Растворилась — в чем угодно: в тумане, в предзимье, в соляной кислоте. В пучине океана, по песчаной кромке которого мчится их с Марикой мопед.

— Я решу все свои вопросы и очень скоро. Вот увидишь.

— Ты забавный. Совсем как тот очкастый америкашка. Вуди Аллен, да.

— Ты будешь со мной??

— Я и так с тобой.

— Совсем со мной.

Напрасно он углубляется в эти сопливые, студенистые дебри, раздражая Марику, а заодно — и божью коровку, а заодно — и молочник. Тень Марики прекрасна, тень ее руки — прекрасна. И если бы у Марики была собака, а не только фарфоровый сфинкс, — тень ее собаки тоже была бы прекрасна. Чего не скажешь о нем, скучном человеке, скучном муже скучной жены. Ведь он тоже (по причине хрипов в легких) проходит медицинское обследование раз в год. Он никогда не превышал скорости, он в точности выполняет предписания дорожных знаков — совсем, как его жена. Он боится летать на самолетах и потому накачивается коньяком непосредственно перед посадкой и после нее. Истории о червях, заползающих в уретру во время купания, пугают его до смерти. Как и возможность переломов, растяжений и кровотечения из носа. Но теперь у него есть Марика, и есть шанс стать другим человеком — соответствующим мопеду, киношке и перчаткам без пальцев.

— Теперь все изменится. Вот увидишь, Марика.

Мысль хоть бы ты умерла нужно с позором изгнать из головы. Нужно набраться мужества, чтобы поговорить с женой. Это непростое решение и будет первым шагом к новой жизни. И к нему самому, — совершенно новому, свободному от всего. Способному, не моргнув глазом, спереть пару сигар и молочник.

— Поедем в наш ресторанчик? — говорит он жене в одно из воскресений.

— В наш ресторанчик? — кажется, она не совсем понимает, о чем идет речь.

Еще бы — последний раз в «нашем ресторанчике» (средиземноморская кухня, живая музыка) они были лет семь назад, а до этого ездили туда по нескольку раз в месяц.

— Ну да. Тот самый, на Заливе. Помнишь? Мы часто там бывали.

— А-а… — наконец-то она поняла, какой именно ресторан он имеет в виду. — Я не уверена, что он до сих пор работает. Столько лет прошло… А почему ты вспомнил о нем сейчас?

— Не знаю. Просто так.

Совсем не просто так, он снова врет. Он хочет рассказать жене о Марике, и том, что решил уйти, и лучше это сделать на нейтральной территории.

— Он, наверняка, закрыт, милый.

— Вот мы и проверим, закрыт он или нет.

Стоит им выбраться на трассу, как начинают происходить удивительные вещи. «Лучше бы за руль сел я», — думает он. — «130 на спидометре — явный перебор». Перебором было бы и 90, и 100 — никогда еще она не гнала с такой скоростью.

— Не слишком ли мы торопимся?